ООО «Шахматы», Санкт-Петербург,
тел: +7-905-223-03-53

Белка в колесе.

Дождь лил как из ведра, а мне предстоял немалый путь от станции метро до входа в Измайловский парк.

«И чего я приперся! — ругал я и себя и настойчивого инструктора, уговорившего дать сеанс одновременной иг­ры. — Какой может быть сеанс в такой дождище! Кто при­дет? Хороший хозяин собаку не выпустит из дома. Ладно, добегу до павильона, отмечусь и обратно домой!»

Постояв минут пятнадцать под навесом и убедившись, что дождь не перестает, я бросился в водную пучину. В мгновение ока промокли легкие туфли, не приспособлен­ные для шлёпанья по сплошным потокам; за шиворот поли­лись отвратительные холодные струи. Новенький костюм мой пропитался водой — хоть выжми — н сразу оказался узким н коротким. Контролерша, закутанная в клеенчатый плащ, пропустила меня, когда я назвал свою фамилию, но удивленно проводила взглядом мою вымокшую, продрогшую фигурку. К счастью, до шахматного павильона было неда­леко, и вскоре я предстал перед спокойным, ничуть не удив­ленным инструктором.

— Хорошо, что пришли, — только н сказал он, хотя втайне я рассчитывал если не на извинения, то, уж во вся­ком случае, на соболезнование.

Меня искренне удивило, что, несмотря на дождь, в павильоне было сравнительно много народу. «Не перевелись еще в столице шахматные любители; есть еще порох в по­роховницах!» — усмехнулся я, хотя мне было не до ве­селья.

То ли совесть заговорила у инструктора, то ли просто неудобно было выпускать гроссмейстера в таком виде, толь­ко он притащил электрическую печку и, подключив ее к се­ти, посадил меня сушиться.

Шахматисты стали готовиться к предстоящему сеансу. Откуда-то из-за перегородки, на которой висели портрет Чигорина, турнирные таблицы и объявление о моем сеансе, инструктор вытащил шахматы и раздал моим будущим противникам. Те шумно рассаживались за столиками, громыха­ли тяжелыми фигурками в фанерных ящичках.

Тепло печурки опревало, я отдыхал перед предстоящим трехчасовым хождением по кругу. Под навесом дождь был не страшен, хотя и сюда при вне­запных порывах ветра до меня долетала водяная пыль.

Крупные капли пузырили поверхность луж, шуршали на листьях опущенных веток; тонкая бумажная афиша на сте­не размокла, отклеилась и загнулась. Вот-вот она должна была исчезнуть в потоках воды. Я попытался разобрать фамилию артиста, которому предстояло вечером выступать на открытой эстраде, но так и не смог

—   Ну и погодка! — услышал я вдруг совсем близко, немного позади себя свежий мальчишеский голос. — За­нудство!

—   И что будем делать? — Этот вопрос задал уже дру­гой, с заметно ломающимся голосом.

Ответа не последовало.

—     Может, в киношку?

—     А!.. Там идет такое...

До моего слуха долетело название только что выпущен­ной, широко разрекламированной кинокартины и грубо от­рицательная ее оценка.

—   А если в город съездить? — высказал предложе­ние третий голос, но таким же вялым, безразличным тоном.

Я все еще не оборачивался, и, как увидит читатель, совершенно напрасно. Обернись я лицом к мальчишкам, мне, возможно, не пришлось бы переживать последующих неприятных минут.

—   Тогда что ж, прибьем гроссмейстера — не то спро­сил, не то предложил первый, начавший весь этот разговор

Неожиданный призыв заставил меня вздрогнуть, хотя я все еще не осмеливался взглянуть на самоуверенного смельчака. И опять напрасно — испытание моих нервов только начиналось!

—   Можно... только надоело, — неохотно согласился второй.

Я вскипел. Ему надоело «прибивать гроссмейстеров»! Ошеломленный такой бесцеремонностью, я сидел, боясь вы­дать себя и не зная, что предпринять. Отчитать за невеж­ливость? А если они действительно сильные шахматисты? Узнали они меня или не догадываются о моем присутствии? Нарочно хамят или все это произошло случайно?

Чем больше я размышлял, тем больше склонялся к вы­воду, что они меня попросту не замечают. Ребята, навер­ное, не такие уж новички и, уж конечно, должны знать в лицо гроссмейстера, носящего это звание более деся­ти лет.

По какому-то необъяснимому капризу памяти вспомнил­ся мне в тот момент случай, произошедший с Александром Алехиным.

«Почему вы предлагаете мне коня вперед? Вы же меня совсем не знаете!» — возмутился партнер Алехина, с ко­торым русский чемпион сел играть первую в жизни легкую партию, и для уравнения шансов снял с доски собствен­ного коня. «Потому и даю, — спокойно объяснил Але­хин, — что я вас не знаю. Если бы я не мог дать вам коня вперед, я бы вас знал».

Пока я занимался экскурсом в историю, разговор позади меня прекратился. Я решил, наконец, обернуться, но было поздно: самоуверенные храбрецы исчезли. Но уже через ми­нуту они появились с досками под мышкой: по тому, как ребята шли, все трое рядом, я сразу догадался — это они!

Узнав меня и мгновенно сообразив, в какое нелепое положение они попали, самый маленький ткнул в бок соседа и кивнул в мою сторону. Тот смутился, хотя, вполне воз­можно, что это мне только показалось.

«Ах вы, разбойники! Я вам покажу «прибьем гроссмейстера»! Пусть я проиграю остальные двадцать семь партий, но вам не дам ни одной ничьей, — решил я. — Обыг­раю всех троих! А потом еще припомню неосторожный раз­говор».

Незаметно я продолжал наблюдать за этой злополучной троицей. Внешне они вели себя скромно: когда инструктор сказал, что у него не хватает столов, они сходили куда-то в конец веранды, притащили длинный стол и уселись ря­дышком на общую скамейку.

Моим «кровным врагам» было лет по четырнадцати-пятнадцати. Посредине восседал самый маленький. Быстрогла­зый н черноволосый, он не переставал бросать в мою сто­рону настороженные взгляды и что-то говорил своему соседу слева — высокому, худому мальчику с соломенно-белыми волосами и нервным лицом. Спокойнее всех выглядел третий: плечистый и мускулистый, он походил скорее на тяжелоатлета, чем на шахматиста.

Сеанс начался. Через узкий проход, оставленный меж­ду столиками, я прошел внутрь каре. Аплодисментов не было: выступление гроссмейстера здесь считали не показа­тельным мероприятием, в серьезным спортивным состяза­нием. Инструктор даже не объявлял правил сеанса, на­столько они были всем известны.

Я пробежал глазами по рядам окружавших меня со всех сторон противников. Знакомых никого не было, состав са­мый разношерстный: несколько старичков, даже не снявших кепок и плащей; мальчуганы в рубашонках с короткими рукавами — этим дождь и холод не страшны! Бесконечные полчища деревянных фигурок, разных по величине, форме и сроку службы, чинно выстроились в белые и черные ря­ды. Около играющих лежали бумага н карандаши, и это уже настораживало: обычно записывают свои партии шах­матисты достаточно высокой квалификации.

Первые круги я, как всегда, сделал быстро — началь­ные ходы мне известны по теории; потом нужно будет экономить время и силы. Сеанс одновременной игры с тридцатью н больше противниками — мероприятие край­не утомительное, и можно легко понять тех гроссмейстеров, которые наотрез отказываются их проводить. Подумать только: пятьдесят кругов крутишься как белка в колесе — три километра пешего перехода при напряженнейшей ум­ственной работе! Прибавьте к этому полторы тысячи взма­хов руки, столько же наклонов корпуса; нужно быть не только хорошим шахматистом, но н отличным спортсменом!

Уже первые ходы тридцати партий дали мне возмож­ность разгадать, с кем я играю. Примерно в десяти встре­чах после дебюта я имел уже заметное преимущество, что говорило о недостаточной силе моих соперников. Большин­ство же любителей сопротивлялись упорно, хотя и они значительной опасности не представляли. По опыту я знал: исход сеанса решается в конце, когда истекут три часа игры. Хорошо изучив н самого себя, я знал, что к концу третьего часа блуждания вокруг столиков заметно устану и начну допускать грубые ошибки; поэтому я всегда стара­юсь играть быстро и не затягивать сеанса.

Если большинство партий не вызывали тревоги, то дела мои во встречах с злополучной тройкой с самого начала мне не нравились. В одной из них — против самого ма­ленького — игралась сицилианская защита, в двух других староиндийская — как раз те дебюты, которые меньше всего любят играть гроссмейстеры в сеансах. Дающему сеанс выгодно развернуть решающие бон в самом начале, пока он еще не устал, староиндийская же и сицилнанская защиты как раз предоставляют любителям выгодную воз­можность максимально затянуть сражение, отнести решаю­щие стычки подальше, к самому глубокому миттельшпилю.

Мне стало уже тогда ясно, что решившая меня «при­бить» троица — опытные, закаленные в сеансах хитрецы, учитывающие все особенности и тонкости этого своеобраз­ного сражения одного против многих.

В наши дни среди юных шахматистов появилась мода коллекционировать «скальпы» гроссмейстеров. Это такое же развлечение, как собирать почтовые марки или старин­ные монетки. При этом используются методы дозволенные и полу дозволенные. К сожалению, погоню за очком поддер­живают в юнцах н некоторые воспитатели.

— Ты не спеши, ни в коем случае не спеши! — поучал перед сеансом такой вот наставник малолетнего шахмати­ста. — Ты его поводи, гроссмейстера, как рыбку, попав­шуюся на крючок. Туда-сюда, еще раз, еще! А когда он устанет и вымотается, тут его и тащи!

Ясно было, что три моих оппонента поставили себе цель — измотать меня, дождаться, когда я начну уставать, а потом уже «тащить». Их маневры были медлительны, ни разу они не сделали двух ходов подряд, хотя ответы бывали очевидными н даже вынужденными. «Нам некуда спе­шить, — подчеркивали парни всем своим поведением. — Вы сделали один ход, вот вам наш ответ. Пожалуйста, иди­те к следующей партии, гроссмейстер! Чем больше кругов вы сделаете, тем нам будет лучше — ближе желанный миг победы»

Тактика неприятеля мне была ясна, но и я ведь не та­кой уж простачок!

«Вы хитрите, я тоже буду хитрым, — решил я. — Меня-то вы не обманете. Я буду специально подольше задер­живаться около вашего столика, тщательнее обдумывать каждый ход в этих трех партиях».

Теперь сеанс как бы разделился для меня на две поло­вины: в двадцати семи партиях я делал ходы быстро, а около каждой из трех досок стоял по нескольку минут, стараясь обдумать все варианты, не пропустить хитрого тактического удара.

Так совершил я кругов десять. Ни один из моих три­дцати противников за это время еще не сдался: белка кру­тилась в колесе пока безрезультатно.

Внимание мое по-прежнему было приковано к партиям мальчиков. «Выиграть эти три, обязательно выиграть! — с каждым кругом все решительнее поднимал я в себе бое­вое настроение. — Проучить самоуверенных хитрецов, до­казать им, что против бдительного гроссмейстера все их штучки бесполезны!»

Но, увы, усилия мои оставались тщетными — мне не удалось добиться перевеса ни в одной из трех партий. Ма­териально стороны были равны, но позиционные факторы, если судить строго объективно, были предпочтительнее для моих противников. И что самое главное, я все время был в какой-то необъяснимой тревоге, в ожидании коварного удара, тактической выдумки, на которые эти мальчишки большие мастера.

То, чего я больше всего боялся, вскоре случилось. Виновником оказался все тот же малыш. Когда я подошел к его доске, он выдвинул вперед на центральное поле своего коня. На первый взгляд выпад казался бессмысленным — черные теряли пешку, но что-то в испытующем взгляде мальчугана, в том, как он пытался утаить от меня бившую через край радость, мне не понравилось. Я решил повни­мательнее рассмотреть позицию и... надолго задумался. С ужасом я вдруг заметил: если заберу неприятельскую пешку, черные бросятся в атаку на моего короля, отразить которую не будет никакой возможности. Хитрейшая ловуш­ка, но как мне быть.

Нагнувшись над доской и опершись руками о столик, я несколько минут искал ответа. Однако нужной защиты не находилось, дела мои в этой партии были неважными. Как-то незаметно, исподволь черные овладели важнейшими стратегическими пунктами доски, их фигуры заняли самые важные ключевые позиции на ближайших подступах к ла­герю белого короля. И такой рассматривал я способ отразить нападение врага н иной — удовлетворительной защи­ты не было.

«Плохо дело, — покачал я головой. — Спасения нет»

Минут десять стоял я и думал над этой безнадежной позицией, забыв про сеанс, про остальные доски. Обида, злость грызли меня, злость на собственное бессилие. Но все же надо было как-то продолжать игру, делать очередной ход, н без того мое поведение становилось смешным гроссмейстер не обращает внимания на двадцать семь пар­тий н играет всего три... Отыскав ход, на мой взгляд, лучше всего сдерживающий натиск неприятельских сил, я передви­нул слоновую пешку н отошел к соседней доске.

Черноволосый мальчуган, мгновенно сообразив, что жертвой ферзя он имеет возможность объявить мат в не­сколько ходов, не выдержал и заерзал на месте. Толкнув в бок соседа, он показал ему на клеточку К-2 как раз в со­седстве с моим королем. На это поле мог пойти теперь чер­ный ферзь, после чего поражение белых становилось неиз­бежным.

Я издалека подсчитал несложные варианты и... тяжело вздохнул. Торжество мальчишки было обоснованным.

Негодование охватило меня. «Нет, нужно с этим кон­чать — возмущался я, автоматически делая ходы на дру­гих досках. — Пора запретить шахматистам выше второго разряда играть в сеансах против гроссмейстера. Получается какое-то избиение — разве с такими «волкодавами» спра­вишься!»

И вспомнился мне рассказ моего коллеги, ленинградско­го гроссмейстера Александра Толуша, которого один ры­женький мальчуган буквально преследует по всем паркам города. «Как ни приду — увижу среди играющих рыжую головку: значит, одни ноль обеспечен! Хотел жаловаться в пионерскую организацию».

«Ну хорошо, запретишь, — рассуждал я далее. — Но как ее определишь, эту истинную квалификацию? Они же растут не по дням, а по часам. Как грибы! Пока ему оформляют третий разряд, он уже вырос до второго».

А скольких видел я малышей третьего разряда, успешно сражающихся с кандидатами в мастера!

«Ладно, это все проблемы будущего, но нужно что-то н сейчас предпринимать, — вернулся я к своим против­никам. Хорош ты будешь: проиграешь всем троим, а гам, глядишь, еще от кого-нибудь ноль хватишь. Сеансик бу­дет!»

Я прошел еще одни круг, потом еще.

Чернявый мальчик отдал-таки своего ферзя. Мне, прав­да, удалось найти защиту от немедленного мата, но какой ценой! Теперь у меня не хватало коня, и я продолжал ве­сти борьбу в этой партии лишь для видимости,

«Так дальше не пойдет. Начал уставать! — заметил я после того, как в одной партии просмотрел элементарную вилку и остался без слона, а в другой потерял две пеш­ки. — Что-то нужно предпринимать, иначе проиграешь уйму партий».

И тут опыт подсказал мне единственно возможный выход.

...Однажды в Москву приехал английский чемпион Ро­берт Вейд. Не послушавшись предупреждений экс-чемпиона мира Макса Эйве, рекомендовавшего своим западным колле­гам ни в коем случае не давать сеансов против московских малышей, Вейд выступил в пионерском дворце Москвы. Ре­зультат был крайне плачевен: Вейд играл тридцать партий более восьми часов, свел. Десять партий вничью и... ни одной не выиграл! Двадцать поражений потерпел англичанин!

Через несколько лет я приехал в Лондон.

—   Хочу предложить вам дать сеанс против лондонских школьников, — с безразличным видом сказал мне англий­ский мастер.

—   Это что: ваши пионеры, мистер Вейд? — спросил я английского коллегу.

—     Ну, нет, что вы! — поспешил разуверить меня Вейд.

Я начал играть против двадцати пяти английских маль­чиков. Уже первые круги вызвали у меня серьезные опа­сения. Я боялся, что повторится вейдовский московский ре­зультат, и приготовился к самому плачевному исходу. Мне рисовалось уже торжество отомстившего Вейда, кстати, не­отступно следившего за ходом борьбы в каждой из двадцати пяти партий. Единоборство, несомненно, могло бы окончить­ся для меня весьма печально, если бы в решающий момент я не нашел отличный выход. Причем очень простой: я стал предлагать своим противникам ничьи. Многие из моих пред­ложений были охотно приняты; видимо, английские школьники считали для себя почетным сделать ничью с советским гроссмейстером, н я вздохнул с облегчением

Известно: трудность сеанса увеличивается с ростом числа досок в геометрической прогрессии: тридцать досок в четыре раза труднее играть, чем пятнадцать. Когда число партнеров сократилось, играть мне стало легче, и уже без особого труда расправился с остальными шахматистами.

Такую же тактику я решил применить и теперь, предложив в нескольких партиях ничьи. Уменьшение досок, сразу облегчило мое положение: я стал меньше допускать ошибок и сумел расправиться с двумя противниками, чьи позиции давно уже были беззащитными. Однако даже это чрезвычайное мероприятие не улучшило моих шансов в иг­ре против злополучной троицы:            малышу я вскоре был вынужден сдать партию. «Тяжелоатлет» методично наступал пешками на позицию моего короля, а худой мальчик полу­чил сильную проходную на ферзевом фланге и этим сковал все мои фигуры. Хотя я теперь играл лучше, ответы моих юных неприятелей были также на высоте; я подозревал что к нахождению лучших ходов подключился и черноволосый малыш, уже освободившийся от забот о собственной партии.

Попытка наказать самоуверенных мальчишек явно проваливалась. Настроение мое с каждой минутой ухудшалось, как вдруг утешительная мысль пришла мне в голову и я даже улыбнулся: «Чего расстраиваться? Чего хотел ты добиться? Разве ты сам, мальчишкой, вот так же не игра, в сеансах против шахматных корифеев, не ставил своей целью обязательно «прибить гроссмейстера»? Скажешь, что ты был вежливее, выдержаннее? А может, это тебе только кажется?»

И я вспомнил, как величественный, импозантный Хоссt Рауль Капабланка появился в зале Дома печати в Москве

—    Против вас играет очень сильный состав, вы это знаете? — предупредили кубинца организаторы.

—   Чем сильнее состав, тем интереснее играть, — самоуверенно заявил бывший чемпион мира.

—   И сколько времени собираетесь вы сражаться против тридцати перворазрядников? — допытывались коррес­понденты.

— Часа три, — обещал кубинец, по праву считавшийся лучшим сеансером мира.

«Боже мой, что сделали с Капабланкой московские пер­воразрядники, но ведь и ты тоже был среди них. Одним из первых торжествовал победу!»

Взмокший и растерянный, ходил тогда Капабланка от столика к столику, где теряя фигуру, где получая мат, не совсем еще понимая, что с ним творится. Куда девались его величавость, плавные уверенные движения тонких пальцев!.. Только семеро москвичей сказали «сдаюсь». Зато четырнадцать повергли в прах непобедимейшего из чем­пионов.

«И разве из тех, кто играл против Капабланки, не вы­росли потом гроссмейстеры, сильнейшие мастера? А разве не помнит мир, что свою карьеру Михаил Ботвинник начал именно с победы над тем же Капабланкой?..

Так чего же ты расстраиваешься, сокрушаешься? Ведь перед тобой сидит твоя смена — талантливая, пусть немного больше, чем нужно, самоуверенная... Когда-нибудь ты с гор­достью станешь заявлять: «Теперешний чемпион? Да он иг­рал в моем сеансе!» Неважно, что сегодня они рядовые любители... Завтра они сядут за шахматный столик в чем­пионате столицы, страны, а может быть, н в матче на пер­венство мира. Таков закон преемственности, смены поколе­ний. Радостнее, веселей встречай будущее шахмат!»

Уже успокоившись, я отбивал наступление пешек «тяжелоатлета», без злости встречал каждое новое продвижение  проходной пешки третьего противника. Я невольно любовался силой ходов моих оппонентов и яснее понимал бесполез­ность собственных защитительных мер. С такими противни­ками можно было сражаться только одни на одни, проду­манно поставив дебют, точнее рассчитав варианты. И главное, нужно думать, думать, быть внимательным н безошибочным, чего в сеансе, увы, никак невозможно добиться.

Стоит ли говорить, что вскоре я сдал одну за другой две остальные партии против мальчиков. К моему счастью, больше поражений у меня не было.

Когда я сделал последний ход в последней партии и в изнеможении опустился на стул, было уже темно. Дождь все так же хлестал по стенам, лил как из ведра, в отблеске фонарей его струи казались трепещущими бисерными нитками.

Меня окружили любители шахмат, засыпали вопросами: «Где, по-вашему, я ошибся в нашей партии?», «Мог ли я где-нибудь сыграть лучше?..»

Между тем инструктор, собирая доски, пообещал про­водить меня до станции метро под чьим-то плащом.

Я посмотрел на трех только что одержавших победу мальчиков. Они сидели рядышком на скамейке, отвалившись на спинку, опять вялые, опять недовольные. Все те же вопросы застыли на их лицах: «Что делать? Куда идти в такой дождь?»

«Взгляни еще раз на этих мальчуганов и запомни их хорошенько! — приказал я себе, уходя. — Может, вскоре тебе придется рукоплескать их победам в турнирах самого высшего уровня или комментировать в печати их шахмат­ные партии, восхитившие весь мир глубиною замыслов и красотой комбинаций».

ООО «Шахматы»

Санкт-Петербург

время работы с 10-00 до 19-00

тел. 983-03-53 или 8-905-223-03-53

 SKYPE - Piterchess

 ICQ - 229-861-097

 VIBER: +79052230353

 info@64ab.ru