2. Атака против пешечной цепи. Пешечная цепь как проблема блокады. Что говорила в свое время критика.

 Было время — до 1913 года, когда господствовало твердое убеждение, что с уничтожени­ем одного из звеньев вся пешеч­ная цепь обречена на жалкое существование. Впоследствии было доказано, что подобный взгляд является предрассуд­ком, причем эту заслугу я дол­жен приписать себе, потому что уже в 1911 году на целом ряде партий (против Сальве и Левенфиша, Карлсбад, 1911, против Тарраша, Сан- Себастьян, 1912) я показал, что склоняюсь к мысли рассматри­вать пешечную цепь исключи­тельно как проблему ограниче­ния подвижности неприятель­ских фигур. Дело заключается не в сохранении полного числа звеньев пешечной цепи, а ис­ключительно в том, чтобы за­тормозить движение непри­ятельских пешек. Каким пу­тем мы этого достигаем (при помощи ли пешек или фигур, блокируем ли мы неприятель­ские пешки или задерживаем их продвижение дальнобой­ными фигурами), совершенно безразлично, главное — это затормозить продвижение пе­шек! Мое весьма смелое по тому времени воззрение, явив­шееся результатом усиленной разработки блокирования, не замедлило вызвать бурю не­годования. С особенной силой гнев обрушился на мой по­стулат: «Девизом борьбы для обеих сторон должна служить атака против базы непри­ятельской пешечной цепи». Мы не можем отказать себе в желании процитировать одно место из статьи Алапина, в ко­тором он негодует на мою те­орию (впервые изложенную в «Wiener Schachzeitung», 1913, № 5-8). Старая песня... Новатор. Критики ругают на чем свет стоит. Но затем новинка при­нимается. А в заключение при­ходится еще слышать: «Что, это новинка? Да ведь мы это знали давным-давно!»

Итак, привожу выдержку из статьи известного теоретика Алапина; привожу полностью, без изменений, ни единым сло­вом не пытаясь защититься против града сыплющихся на меня упреков, причем обращаю внимание читателя на то, что все замечания в скобках при­надлежат не тому, кто подвер­гается нападкам, то есть мне, а Алапину. Вот что он говорит:

«Что же касается его так на­зываемых “философских” (!?) обоснований хода 3. е5, то они сводятся к тому, что, мол, этим ходом “белые переносят атаку с пункта d5 на е6”. (Да, до хода 3. е5? действительно существо­вала “атака”, но только пешки d5 против е4, потому что d5:e4 фактически являлось угрозой. Относительно же хода e4:d5 этого сказать никак нельзя, потому что он не “угрожал” аб­солютно ничем, разве только освобождением запертого сло­на с8; поэтому не может быть и речи о каком-то “перенесе­нии” белыми несуществующей атаки!..) После этого “перене­сения” (3. е5?) “девизом обеих сторон”, по мнению Нимцовича, “является атака базы пешеч­ных цепей посредством с7-с5 или f2-f4-f5”. Да, после 3. е5? черные действительно тотчас могут посредством 3... с5! на­чать атаку против пешечной цепи белых; что же касает­ся возможности играть в этом варианте f 2-f 4-f 5, то о ней в широких кругах шахматистов ничего не известно. Во всех де­сяти упомянутых Нимцовичем “удачных” практических пар­тиях он сам не двигал пешку “f”, а играл всегда Кgl-f3!? (Таким образом, не видно и тени намека на возможность “обоюдного” провозглаше­ния такого девиза!?) А между тем маэстро Нимцович видит осуществление идей своей за­мечательной “философии” в следующем “им установлен­ном” и поэтому жирно напе­чатанном на стр. 76 “правиле”: “При атаке против пешечной цепи нападение может быть перенесено с одного звена на другое”... Конечно, “может”, в этом нет сомнения: запретить этого нельзя. Но насколько та­кая игра целесообразна — это зависит от противника, обсто­ятельств и счастья... Но что в сущности означает это “пра­вило” (??), каков его реальный смысл и почему оно названо даже “философией” (??) — это остается для меня совершенно непонятным!?»

Итак, вот что говорит Алапин! Когда я перечитываю написанное им, я словно пере­живаю вновь муки блажен­ства, испытываемые в моменты творческой работы. Ну разве это не великолепно?! Вы посмо­трите только, как возмущен сей муж: ведь это нечто новое, не­знакомая ему новинка; от гнева у него наливаются на лбу жилы. И я, я осмелился быть этим но­ватором! Сегодня все мы уже знаем, что сказанное мною о пе­шечной цепи является бесспор­ной истиной.

Читатели этой книги зна­ют, что после 1. е4 е6 2. d4 d5 у белых действительно суще­ствует атака против пункта d5. Алапин этого не знал, потому что в то время ему не была еще известна созданная нами те­ория открытой линии. Далее, общепризнанно, что в положе­ниях, которые характеризу­ются продвижением е4-е5 (на 3-м ходу или позднее), вполне понятной является тенденция f2-f4-f5.

Мы могли бы извлечь мно­го поучительного, занявшись более подробным анализом во­проса, почему после 1. е4 е6 2. d4 d5 на первых порах существу­ют более благоприятные усло­вия для маневра с7-с5, чем для f2-f4-f5. Как мы уже указы­вали, тенденция ограничения подвижности белых и черных звеньев пешечной цепи обо­юдна. Белые пешки стремятся блокировать черные, и наобо­рот. Но после 1. е4 еб 2. d4 d5 3. е5 черные пешки оказываются блокированными, не достигнув центра, в то время как пешки белых уже продвинулись за среднюю линию (ср. пешки е6 и е5), почему мы и вправе считать белые пешки блокирующими, а черные — остановленными в своем движении. Активность пешек, естественно, достигает максимума при стремлении за­нять центр; на основании этого следует признать, что скорее черные вправе начинать атаку ходом с7-с5, чем белые посред­ством f2-f4-f5. Но, несмотря на это, угроза f2-f4-f5 все же су­ществует. В тот момент, когда атака с7-с5 будет отражена, наступит очередь белых начи­нать атаку путем продвижения пешки «f».

Если во многих партиях дело не доходило до осуществления угрозы f2-f4-f5, то это доказы­вает лишь, что белые либо были слишком заняты отражением атаки с7-с5, либо избрали пер­вый из двух театров военных действий, то есть стесненный ходом е4-е5 королевский фланг противника.

Что же касается перенесения атаки, то изучающий вскоре убедится в том, какое большое значение имеет установленное нами правило. Но... будем вести изложение последовательно.

читать следующую главу