Часть IV
Интервью и статьи Марка Дворецкого
ПРУЖИНЫ ДЕБЮТНЫХ РЕВОЛЮЦИЙ
Статья опубликована в книге Г. Каспарова «Дебютнаяреволюция 70-х». Москва, 2007год
Можно ли называть происходившее в 70—80-е годы дебютной революцией? При желании можно, но, вообще говоря, можно и не называть, ибо таких революций в истории шахмат было предостаточно.
Почему они происходят? Тут действуют различные факторы. Первый, хотя и не главный, — влияние отдельных выдающихся личностей, вносящих особый вклад в дебютную теорию. Такими были, к примеру, Нимцович и Рубинштейн. Много нового внес Ботвинник — скажем, принципы углубленного анализа и составления дебютного репертуара. Заметно продвинул вперед теорию и Смыслов (хотя, как ни странно, об этом редко говорят). Иногда новаторскую роль играла целая группа игроков, которые вместе что-то анализировали, углубляли и уточняли существующие варианты, а попутно рождались новые концепции и идеи.
Но есть и куда более важные, объективные факторы, влияющие на развитие теории. Например, изменение общих представлений о шахматах. Если в чигоринские и более ранние времена теория строилась на анализах Королевского гамбита, гамбита Эванса и тому подобных открытых дебютов, то потом, под влиянием идей Стейница, все вдруг переключились на закрытые дебюты. Произошло переосмысление и возникло новое понимание шахмат, из-за чего изменился дебютный репертуар большинства шахматистов.
Еще одно переосмысление случилось в эпоху гипермодернистов. Возникли новые взгляды на центр (не захват, а воздействие!) и, соответственно, новые дебюты. Правда, здесь трудно сказать, где яйцо, а где курица: новые дебюты родились ввиду новых взглядов на центр или наоборот? Но это не так уж и важно — главное, новые представления о шахматах повлияли на дебютную теорию. Это тоже была масштабная революция... Бывали и не столь крупные перемены. Скажем, после Второй мировой войны вдруг резко пошла в гору Староиндийская защита.
Итак, второй фактор — развитие взглядов на шахматную игру в целом. Они — эти взгляды — отчасти зависят от дебютной теории, однако и сами оказывают на нее влияние.
Третий фактор — самый простой и естественный: резкое увеличение числа соревнований и партий привело к быстрому накоплению опыта, а с ним и различных идей. Больше партий — больше и новинок! Конечно, это повлияло на прогресс дебютной теории. В какой-то момент количественный рост принес и качественные изменения.
Четвертый, важнейший фактор — новые организационные моменты в шахматной жизни. Скажем, безусловно революционным шагом было появление «Информатора». Резко изменилось состояние дебютной теории: информация, пусть и с некоторой задержкой, стала доступной для всех! Выражение Петросяна «дети Информатора» появилось не случайно: элита, игравшая в иные времена, была не очень довольна происходящим. Распространение информации действительно привело к качественным изменениям и совершенно новому состоянию дебютной теории.
Не думаю, что Фишер кардинально повлиял на развитие теории. Он долгое время играл крайне ограниченное число дебютов, изученных им в совершенстве. Такие шахматисты бывали и раньше, разве что пониже уровнем: они копали тоже достаточно глубоко. В излюбленных им схемах Фишер действительно достиг совершенства и повлиял на их развитие. Однако не думаю, что это было нечто экстраординарное, приведшее к качественным изменениям. Другое дело, что Фишер, как любой выдающийся шахматист, оказал большое влияние на развитие игры в целом. Ему стремились подражать, хотя следовать примеру Фишера очень тяжело, и мало людей на это способны.
Важнейшим организационным фактором развития теории стало создание в Советском Союзе мощных аналитических бригад — в 70-е годы Карпова, а в 80-е и Каспарова. Они действовали не только во время матчей на первенство мира, но и между ними, обеспечивая невиданные ранее объем и глубину изучения дебюта. Появление подобных бригад, в какой-то мере неизбежное (учитывая особенности СССР), породило неравенство в правах и возможностях шахматистов. Карпов был обеспечен государственной поддержкой поначалу как главный соперник Фишера, а затем ему очень повезло с бегством Корчного: начальство создавало «нашему Толику» все условия под лозунгом борьбы с «врагом народа». Каспаров тоже создал свою команду, легко найдя этому моральное оправдание: если Карпов пользуется услугами многих тренеров, то и я могу, чтобы уравнять шансы.
Но, скажем, мой ученик Артур Юсупов считал, что создавать такие бригады в принципе неэтично. И когда перед его матчем с Карповым (Лондон 1989) организаторы сообщили, что официально принимают еще трех лиц, Артур, помимо меня, сразу же пригласил мою жену (формально затем, чтобы она готовила нам обед) и... всё! Я убеждал его пригласить на третье место кого-нибудь из молодых знатоков дебюта — Гельфанда или Халифмана, они бы с удовольствием помогли. Но Артур был категорически против. С большим трудом я уговорил его пригласить Лпутяна, нашего друга, но, увы, не специалиста по дебютам...
У бригад Карпова и Каспарова была, конечно же, разная природа. Карпов не очень ценил дебютно-аналитическую работу, не придавал ей слишком большого значения — он все-таки был игрок. Он просто привычно считал: раз уж позволено иметь все, что возможно, то получу еще и это! Каспаров же, наоборот, придавал дебюту огромное значение, много и плодотворно анализировал сам, однако с 1984 года имел бригаду гроссмейстеров, а еще раньше и хорошего технического помощника — мастера Шакарова, который выполнял огромную работу по сбору и обработке информации, выдавая ее в идеальном виде.
Усилия мощных аналитических бригад, постоянных штабов, вырабатывающих новые идеи, вывели шахматы на совершенно иной уровень обработки информации. Они обрели новое качество, и это действительно был следующий этап развития.
Затем появились компьютеры — еще один радикальный шаг в дебютной эволюции (или, если угодно, революции). Главную роль во всех этих переменах конца XX века играл уже не столько личностный, человеческий фактор, сколько информационно-технологический.
Развитие в любой области не бывает гладким и равномерным — под воздействием тех или иных обстоятельств количество в какой-то момент переходит в новое качество, происходят скачки. Так и в шахматах. Период после 1972 года в этом смысле мало чем отличался от предыдущих — просто действовали свои факторы, изучались и разыгрывались дебюты, популярные именно для того времени.
Дебютная мода никогда не стояла на месте. Менялось представление о дебюте — и его теория становилась другой. Так, в открытой «сицилианке» планы белых долгое время связывались с f2-f4, а потом вдруг возникла идея Английской атаки с f2-f3 и g2-g4. В «схевенинге- не» много анализировали и применяли атакующий маневр Фel-g3, а затем стали играть, так сказать, более позиционно — блокировать ферзевый фланг ходом а2-а4. И так далее... Появлялись новые, «авангардные» системы (Челябинский вариант, «еж» и т. д.), но такое случалось и раньше — все это вполне вписывается в нормальную схему развития дебютной теории.
Кто был на передовых рубежах теории во второй половине XX века? Болеславский, Геллер, Полугаевский, Портиш... Хотя о Портите у меня впечатление скорее как о прекрасном знатоке дебютов, а не как об открывателе оригинальных идей. Тут два разных подхода: одни прокладывали новые пути, другие — находили уточнения в известных позициях, что тоже двигало вперед дебютную теорию, однако не столь кардинально.
В 70-е годы выделялись Свешников и Тимощенко со своим Челябинским вариантом, Любоевич и Андерссон с «ежом». Зачастую работала целая группа шахматистов — так родилась, скажем, Английская атака в «сицилианке». Интересные идеи демонстрировал Романишин, целый ряд замечательных открытий сделал Игорь Зайцев. Наверное, можно вспомнить и кого-то еще. Почти каждый хороший шахматист вносил что-то свое, но мало о ком можно сказать, что он сотворил нечто фундаментальное, повлиявшее не на отдельный вариант, а на развитие теории в целом.
Собственными достижениями в этой сфере я не могу похвастаться, поскольку никогда не уделял особого внимания дебюту и считал более важным совершенствование в других областях. Это передалось и моим ученикам: хотя, естественно, они старались быть в курсе современной теории и что-то анализировали, но больше интересовались другими стадиями игры.
И все же Юсупов повлиял на развитие, например, открытого варианта «испанки» или Русской партии. Когда-то я перенял у большого любителя дебютных анализов Сергея Макарычева основные варианты Русской партии, кое-что внес в ее теорию сам, а потом помог взять ее на вооружение и Артуру. Он сыграл много ценных в теоретическом отношении партий, написал глубокую книгу по этому дебюту. К сожалению, в матче Тимман — Юсупов (1992) за белых было найдено усиление, закрывшее наш некогда главный вариант.
Пожалуй, больше всех моих учеников вложил в теорию Вадим Звягинцев. Он с юности имел вкус к дебютным исследованиям, искал новые идеи — и находил оригинальные пути. За белых это и собственная трактовка системы Петросяна в Староиндийской защите, и разработки в редкой схеме защиты Грюнфельда (l.d4 Кf6 2.с4 g6 З.КсЗ d5 4.Сg5 Ке4 5.Сf4), и внезапный штурм в Английском начале (1с4 Кf6 2.Кf3 е6 З.КсЗ Сb4 4.g4!?), и даже экстравагантное 1.е4 с5 2.КаЗ!?
С моей точки зрения, дебютная теория стала для шахмат сегодня тяжелым грузом, наносит вред самой игре, тормозя развитие иных компонентов мастерства. Корень зла даже не только в том, что из-за глубоких анализов исход партий зачастую решается дома (соперники просто предъявляют друг другу «документы» и расходятся), а в том, что профессиональная дебютная подготовка требует слишком больших затрат времени, памяти, энергии и т. д. Освоить огромные объемы информации тяжело, а запомнить и вовсе немыслимо. Шахматисты стали рабами дебютной теории! Вместо того, чтобы совершенствовать стиль, технику и т. д., они убивают все время на компьютерную обработку информации.
По-моему, это ненормальная ситуация. Шахматисты должны в первую очередь заниматься творческими вопросами и играть за доской, соревнуясь не в памяти, а в том, кто из них лучше соображает! Это реальная проблема, которую надо как-то решать. Я вижу выход в небольшом изменении правил, при котором дебютная подготовка в ее теперешней форме станет ненужной и игрокам не придется заниматься зубрежкой вариантов. Характерно, что Фишер — в свое время лучший знаток дебютов — в какой-то момент отверг традиционные шахматы, предложив свой вариант игры, позволяющий избавиться от изучения дебютной теории.
Но в «шахматах Фишера» меняется слишком многое и, на мой взгляд, желательно было бы достичь той же цели иным, менее радикальным путем. Однажды я полушутя-полусерьезно опубликовал предложение, чтобы перед началом партий по жребию делалось по одному ходу белой и черной пешкой на одну клетку вперед, после чего начиналась бы игра.
При таких правилах сохраняется обычная начальная позиция фигур, пропадает вся старая теория, а новая не возникает. Точнее, возникает, но лишь на уровне общих представлений: скажем, если вам выпало l.f3, то логично было бы перевести коня gl через h3 на f2. Это как раз было бы нормальное изучение скрытых закономерностей игры, а не компьютерный перебор вариантов. Здесь он теряет смысл, ибо первые ходы заранее неизвестны. Такая игра гораздо ближе к традиционной, чем «шахматы Фишера». Возможно, придумается и что-то еще. Так или иначе, эта проблема заслуживает серьезного обсуждения, поскольку уже назрел кризис, требующий перемен.