Отречение.
Такого шахматного психоза, как в те два летних месяца матча в Рейкьявике, Америка еще никогда не переживала! Фишер стал живым воплощением американской мечты. Парень из низов пробился на самый верх общественного признания, сумев в одиночку сокрушить многолетнюю шахматную гегемонию русских. Это было настоящее чудо!
«Навсегда запомнятся полные волнений, безумия и радости дни матча, состоявшегося как будто вчера, — восклицал уже знакомый нам обозреватель «Нью-Йорк тайме» Шонберг. - Америка, как и добрая половина цивилизованного мира, сходила с ума от шахматной лихорадки. В нью-йоркских барах заядлые любители пари, еще недавно не умевшие отличить слона от коня, ставили крупные суммы на отдельные ходы.
«Держу пари, что Бобби пойдет пешкой на с6». — «Нет, ладьей на b4». И поскольку в каждой партии было в среднем по 40 ходов, уйма денег переходила из рук в руки. В Рейкьявике гроссмейстер Ларри Эванс, известный тем, что бросает равно солидные суммы и на карточный стол, и На стол рулетки, чуть не плакал от огорчения. «Почему я не в Нью-Йорке?» — стонал он, изнемогая от азарта. Газета «Уолл-стрит джорнэл» публиковала радужные сообщения о росте сбыта шахматных комплектов. Приливная волна новых членов шахматных клубов достигла небывалой высоты. Любой самый незаметный турнир, организованный Американской шахматной федерацией, привлекал рекордное число зрителей. Шахматы стали дорогой к славе, шахматы открывали путь к большим деньгам».
Фишера встретили как национального героя. В честь этого исторического события был даже выпущен значок с гравировкой: «Нью- Йорк приветствует Фишера — первого американского чемпиона мира по шахматам». Мэр города Джон Линдсей издал закон, объявляющий пятницу 22 сентября 1972 года «днем Бобби Фишера». Поперек 72-й улицы развевался гигантский приветственный плакат, перед зданием ратуши играл оркестр, а многотысячная толпа скандировала: «Бобби, ты самый великий!»
Линдсей вручил триумфатору памятную золотую медаль и заявил: «Выиграв 1 сентября 21-ю партию матча, Бобби Фишер стал 11-м чемпионом мира по шахматам, но что важнее — он стал первым американцем и первым ньюйоркцем, завоевавшим этот титул.
Многие возвращались в Нью-Йорк в самом разном качестве, но еще ни разу — в звании чемпиона мира по шахматам. Кроме того, Бобби Фишер познакомил с этой игрой миллионы людей! Америка открыла для себя новую игру, которая считалась у нас недосягаемой!»
Ответное слово Фишера вызвало одобрительный смех и бурную овацию: «Господин мэр! Друзья! Прежде всего я бы хотел опровергнуть слух, который, несомненно, распространяется из Москвы: это неправда, что Генри Киссинджер звонил мне по телефону и подсказывал ходы в партиях! Я не думал, что придет день, когда шахматы станут темой заголовков передовиц у нас и всего одной маленькой заметки в «Правде». И в этом, без сомнения, моя вина: всё зависит от того, кто побеждает! Спасибо».
Лишь торжественность момента, думаю, помешала Бобби добавить слова, сказанные две недели назад по исландскому телевидению: «Я рад, что победил русских! Я не имею ничего лично против Бориса Спасского, он приятный человек, но я очень рад, что отобрал у русских титул чемпиона мира. Они очень долго считали шахматы своей личной собственностью; они убивали шахматное искусство своими скучными методами игры, скучными матчами в своей скучной стране!»
Чествовать Фишера собирались и на самом высоком уровне. Президент США Ричард Никсон прислал ему телеграмму с пожеланиями счастья и успехов «абсолютному чемпиону труднейшей игры в мире» и приглашением на официальный прием в Белый дом. О такой чести любой американец может только мечтать. Но не Бобби: «Я ответил отказом, поскольку узнал, что за этот визит мне ничего не заплатят. К тому же это сильно отвлекло бы...» Если эти слова — не журналистская утка, могу лишь порадоваться за Никсона, что он не пригласил Фишера по телефону. Тогда бы их разговор вполне мог напоминать тот, что был помещен в «Нью-Йорк пост» еще 27 июля — в день 8-й партии. Эта убийственно-смешная пародия знаменитого фельетониста Арта Бухвальда достойна того, чтобы украсить книгу.
Разговор по телефону с Бобби Фишером
Через несколько недель президенту Никсону придется принять одно из важнейших решений за всё время его правления. Он должен будет решить, позвонить ли ему в Исландию, если Бобби Фишер выиграет чемпионат мира по шахматам.
Во все времена не было другого такого антигероя, как Бобби Фишер. Его поведение до и во время матча вдохновило одного читателя «Вашингтон пост» на такое замечание в письме в газету: «Фишер — единственный американец, который может заставить каждого в Соединенных Штатах болеть за русского».
Судя по тому, как ведет себя Фишер в Исландии, телефонный разговор президента с ним может проходить так:
- Хелло, Бобби. Говорит президент Никсон. Я позвонил вам просто, чтобы поздравить с победой в Исландии.
- Говорите, пожалуйста, короче. Я устал.
- Это великий день для Америки, Бобби.
- Еще более великий для меня. Я получил 150 тысяч долларов и показал... дулю этим исландским кретинам.
- Знаете, Бобби, я сам чуть не стал шахматистом в колледже в Уиттере. Но потом увлекся футболом.
- Вы позвонили, чтобы сказать мне об этом?
- Минутку, Бобби. Я всегда звоню по телефону тем, кто выигрывает чемпионаты за Америку. Я думаю дать в вашу честь официальный обед в Белом доме, когда вы вернетесь.
- А сколько вы мне заплатите, если я приду?
- Заплачу вам? Я не плачу никому, кого приглашаю на обед в Белый дом.
- Зачем же он мне тогда нужен?
- Я приглашу членов кабинета, Верховного суда, лидеров конгресса и всех богатых шахматистов-респуб- ликанцев... Это самое малое, что я могу сделать для человека, который побил великого Спасского.
- Ладно, приеду. Но вот мои требования: вы пошлете за мной в Исландию президентский самолет, вы лично встретите меня у трапа, вы дадите мне лимузин, апартаменты в гостинице, личный теннисный корт, личный плавательный бассейн и десять агентов секретной службы, чтобы избавить меня от газетчиков.
- Думаю, что это можно сделать, Бобби.
- И чтобы никаких телевизионных камер.
- Никаких телевизионных камер?!
- Я ненавижу камеры. Они приводят меня в бешенство. Если я увижу за обедом хоть одну камеру, я сразу уйду.
- Не беспокойтесь, Бобби, никаких камер не будет.
- И чтобы, когда я ем, никто не разговаривал. Я не могу есть, когда вокруг меня разговаривают.
- Нелегко добиться, чтобы за званым обедом в Белом доме никто не разговаривал.
- Это уж ваше дело. Если начнется шум, вам придется поискать себе другого чемпиона мира по шахматам.
- Как скажете, Бобби, как скажете! Это ведь обед для вас.
- В котором часу будет эта ваша вечеринка?
- Думаю, часов в восемь.
- Я приду в девять. Я не люблю торчать на ногах и вести глупые разговоры с накрахмаленными политическими фигурами. Ия привезу с собой мое кресло.
- Понимаю, Бобби.
- Я не могу есть, сидя в чужом кресле. И лучше, чтобы вы знали это сейчас, — я не терплю яркого света во время еды. Если освещение будет слишком ярким, я не притронусь к вашей еде.
- Яркого освещения не будет. Я понял вас, Бобби. А теперь я хочу сказать, как мы все гордимся вами. Вы вдохновляете молодежь Америки.
С этими словами президент вешает трубку и звонит Ричарду Хелмсу в ЦРУ: «Дик, я посылаю президентский самолет в Исландию за Бобби Фишером. Сделайте одолжение, как только он сядет, постарайтесь, чтобы самолет угнали на Кубу».
Смех смехом, но характер Фишера угадан поразительно точно: эта хищная прямота, бескомпромиссность, прагматизм и вместе с тем простодушие, угловатость «парня из Бруклина», какие-то неизжитые комплексы, тянущиеся из полного забот и лишений детства... Угадано главное: Фишер органически не вписывался в образ «американской звезды», готовой украшать собой пышные приемы и тусовки, он был человеком «из другого измерения», явно выпадал из привычного ряда. И в конце концов, как мы знаем, выпал совсем...
Но это потом. Пока же Фишер на какое-то время превратился в кумира. Младенцев называют его именем, статьи о нем печатаются в самых модных журналах, ему наперебой предлагают выгодные рекламные контракты. За участие в телешоу он получает 10 тысяч долларов — вспомним, что столько до Бобби составлял максимальный призовой фонд шахматных матчей на первенство мира. За выпуск грампластинок с уроками шахмат ему в качестве аванса отваливают уже 100 тысяч... Стенли Рейдер, его советник по связям с общественностью, заявил, что за пару лет Фишер мог заработать два с половиной миллиона долларов, а гроссмейстер Роберт Бирн назвал сумму в пять миллионов!
Но Фишер в очередной раз преподнес сюрприз: он отказался от всех предложений! «Мне предлагали рекламировать виски, пиво, пепси-колу, спортивные костюмы, крем для бритья и еще бог знает что. Все хотели броской рекламы любыми средствами, будь то пинг-понг или хулахуп. А тут как раз шахматная корона... Я не мог спокойно смотреть, как эти подхалимы тучами собирались вокруг. Они все хотели эксплуатировать меня! И я решил оставить их в дураках. Эти прохвосты не заработают на мне ни цента!»
Дело было не только в «эксплуатации», хотя, конечно, Фишера возмущало, что его, шахматного короля, собираются использовать, как какого-нибудь боксера или кинозвезду. «Я более месяца размышлял, не повредит ли принятие этих предложений моей репутации чемпиона мира, — объяснил он, — и пришел к выводу, что все они не отвечают интересам шахмат. Шахматы — прежде всего. Занимаясь коммерцией, я уронил бы их престиж».
Патриарх советских шахмат Ботвинник с удовлетворением признал: «Фишер доказал, что ставит шахматы выше денег». Еще круче высказался Бирн: «На такое самоотречение в наше время способен только святой...»
Но каким оказался итог этого самоотречения?! Был упущен исключительно благоприятный момент, когда революционные перемены в спорте только начинались и рынок рекламы в этой сфере еще не был поделен. Крупные корпорации, формируя свои рекламные бюджеты, еще размышляли, куда можно с выгодой вложить деньги. Шахматы вполне могли привлечь их внимание и уже тогда стать престижной профессией! Как известно, на Западе любой вид спорта развивается в первую очередь под национального героя, под фигуру мирового масштаба, и Фишер имел шанс найти шахматных спонсоров на многие годы вперед... Однако этого не случилось, и даже 30 лет спустя шахматы так и не преодолели планку профессионального спорта. Как метко заметил Гёте, «неправильно застегнув первую пуговицу, вы никогда не застегнетесь как следует».
Бесспорно, выдвигая «непомерные» финансовые требования к организаторам турниров и матчей, Фишер стремился не столько клич- ному обогащению, сколько к тому, чтобы поднять престиж любимой игры, чтобы шахматы заняли в обществе достойное место, а шахматисты получали за свой труд достойное вознаграждение. «Сколько бы ни запросил за свои выступления Мохаммед Али, я запрошу больше!» — это вовсе не жадность, как может показаться на первый взгляд, а желание уравнять шахматы в правах с большим спортом: боксом, теннисом, баскетболом и т.п.
Увы, это благородное желание сочеталось с крайним эгоцентризмом, инфантилизмом и оторванностью от реалий жизни. Отказываясь от миллионных рекламных контрактов, американский чемпион мог потребовать, например, 150 тысяч за свое участие на олимпиаде в Скопье (1972). Но кто ему должен был заплатить эти деньги?Как вообще можно обойтись без спонсоров?! А там, где спонсоры, - там и контракты с определенными условиями финансирования: у спонсоров тоже есть свой интерес. Скандалы им не нужны — им нужна реклама! Трагическое непонимание Фишером этой важнейшей для судьбы шахмат проблемы, к сожалению, распространилось и на следующие поколения ведущих шахматистов. Требования денег без каких-либо ответных обязательств — это печальное наследие 11-го чемпиона оказалось весьма живучим.
А ведь шахматный мир возлагал на него немалые надежды. Спасский без всякой иронии называл его «председателем нашего профсоюза» и говорил: «Все усилия Фишера, подчас даже подсознательные, направлены на то, чтобы труд шахматиста ценили и уважали. Сам по себе он достаточно скромный, очень серьезный, добросовестный шахматный труженик».
По итогам года Фишер получил шахматного «Оскара» — уже третьего подряд. Мир с нетерпением ждал его новых выступлений. Все помнили, как десять лет назад, отвечая на вопрос, что он будет делать, когда станет чемпионом, Фишер сказал: «Прежде всего объеду весь мир с гастролями. Запрошу неслыханные гонорары. Введу новые стандарты, заставлю платить тысячи. Вернусь домой на океанском лайнере в каюте люкс. Построю себе дом в одном из штатов, напишу несколько шахматных книг. Организую свой шахматный клуб. Клуб Бобби Фишера- Нет, Роберта Фишера! Вот это класс!
Клуб в аристократическом районе. Вход строго ограничен. Судьи в вечерних костюмах. Там буду устраивать крупные международные турниры с ценными призами...»
Увы, ничего из обещанного он не сделал. Бог с ними, с кругосветным путешествием, непостроенным домом и неоткрытым клубом. Но мог ли кто-нибудь подумать, что Фишер перестанет играть?! Достигнув цели всей своей жизни и заоблачного рейтинга (2785!), он вдруг словно утратил интерес к шахматам. Отныне Фишер появляется на турнирах только как высокий гость. Петросян вспоминал, что в Сан- Антонио (1972) чемпион прилетел на частном самолете, начало тура было отложено на 15 минут. «Фишер задержался, и всё это время президент ФИДЕ Макс Эйве, несмотря на пасмурную погоду, ждал его у входа на улице» (к слову, именно тогда произошло знакомство Фишера с Карповым).
Еще большей помпой был обставлен его приезд на турнир в Манилу (1973). Фишер прибыл по личному приглашению президента Филиппин Ф.Маркоса и сыграл с ним показательную партию, которая транслировалась по телевидению. Она длилась пять минут и закончилась вничью на 8-м ходу. Чемпион получил 20 000 долларов! Таких гонораров шахматы еще не знали... Тогда же Бобби сыграл в прямом эфире еще блицпартию — на этот раз с мастером, президентом Филиппинской шахматной федерации Флоренсио Кампоманесом, пригласившим высокого гостя в свое собственное шахматное телешоу. Фишер играл быстро, но небрежно — и доигрался до битоничейного эндшпиля с разноцветными слонами. Но, ничуть не смутившись, начал ходить туда-сюда и в конце концов «срубил флаг» соперника. Кампоманес вспоминает, что после эфира Бобби сказал ему: «Извини, Флоренсио, хоть ты мне и друг, но я не мог позволить себе при всех сыграть с тобой вничью».
За участие на олимпиаде в Ницце (1974) он снова запросил 150 тысяч и вдобавок выдвинул условие... играть в отдельной комнате! В итоге американцы снова остались без лидера. Ходили, правда, слухи, что Фишер собирается участвовать в работе конгресса ФИДЕ, которому предстояло утвердить регламент предстоящего матча на первенство мира. Но шахматный король так и не появился в Ницце, предпочтя «общаться с народом» через президента американской зоны Фреда Крамера, представлявшего его интересы на матче в Рейкьявике. Возможно, именно этот высокомерный шаг помешал Фишеру произвести революцию в шахматах, а в конечном счете стоил ему чемпионской короны...
Дело в том, что еще в 1971 году ФИДЕ приняла решение проводить матчи не на большинство из 24 партий, а до шести побед (без учета ничьих). Но, став чемпионом, Фишер задумал возродить «стейницев- скую» формулу, и на конгрессе 1973 года Крамер озвучил его новые предложения: безлимитный матч до 10 побед, а при счете 9:9 чемпион сохраняет свой титул, то есть претендент обязан выиграть с перевесом в два очка! В ответ на упреки в несправедливости таких условий, Фишер ссылался на опыт корифеев прошлого: «Во втором матче Стейница с Чигориным (1892) специально оговаривалось, что при счете 9:9 игра продолжается до трех побед одной из сторон. Справедливое решение, ибо последняя, 10-я, победа может оказаться случайной — в результате ажиотажа и нервного срыва».
Для изучения вопроса была создана комиссия во главе с Эйве, и в начале 74-го она высказалась против нововведений. «Однако в Ницце на Генеральной ассамблее Крамер огласил телеграмму чемпиона мира, в которой тот настаивал на принятии его предложений, — пишет очевидец событий Ю.Авербах. — Атмосфера накалилась. После жарких споров на голосование поставили первое требование Фишера - играть до 10 побед, и оно прошло большинством в два голоса... Эйве занимал нейтральную позицию. Может быть, именно поэтому делегаты не поддержали второе требование Фишера (о сохранении звания при счете 9:9) и, кроме того, установили лимит на число партий в матче: не более 36-ти.
Все ожидали приезда Фишера, но на вечернем заседании Эйве зачитал его новую телеграмму: “Я ясно высказался в своей предыдущей телеграмме по поводу моих условий проведения матча: не учитывать ничьи, не ограничивать число партий и при счете 9:9 считать матч закончившимся вничью, призовой фонд делится при этом пополам, но чемпион мира сохраняет титул. Господин Крамер проинформировал меня, что мои предложения отвергнуты делегатами. Поступив таким образом, ФИДЕ выступила против моего участия в матче на первенство мира в 1975 году. Поэтому я слагаю с себя титул чемпиона мира ФИДЕ. С почтением, Бобби Фишер».
Обратите внимание: речь шла о титуле «чемпиона мира ФИДЕ», и это не случайно. Фишер вовсе не отказывался от звания сильнейшего в мире и, по его словам, собирался «играть матчи как настоящий чемпион и только с теми претендентами, кто заявит о своем выходе из ФИДЕ». По сути дела, он хотел вернуть шахматы в доботвинниковскую эпоху, когда чемпионы сами определяли, с кем им играть. Эта идея перекликалась с той, что была высказана Бронштейном еще перед первым матчем Петросян — Спасский (1966): «А что... если по старинке? Лучший шахматист мира бросает вызов чемпиону мира и в горячем единоборстве стремится отобрать титул? Кто-нибудь против? Лично я — за!»
К концу 1974 года определился победитель отборочного цикла ФИДЕ — им стал лидер нового поколения Анатолий Карпов, выигравший матчи у Полугаевского, Спасского и Корчного. В январе 75-го весь мир облетела весть, что Филиппины предлагают в качестве призового фонда матча Фишер — Карпов астрономическую сумму в пять миллионов долларов! Плюс к тому один миллион на организацию матча, 80 тысяч на покрытие расходов ФИДЕ и 70 тысяч на развитие шахмат в странах третьего мира. Многие, наверное, ущипнули себя: неужели этот золотой дождь — не сон?! Но нет, всё было верно. Оставалось дело за малым: либо уговорить Фишера, либо — что выглядело более вероятным — ФИДЕ...
В марте, заручившись поддержкой тридцати процентов федераций, американцам удалось собрать чрезвычайный конгресс, чтобы еще раз попытаться протолкнуть требования Фишера. Для советской стороны это было неприятным сюрпризом. Авербах: «Уже финальный матч претендентов Карпов — Корчной показал, что Анатолий далеко не стайер, что после 18—20 партий он заметно сдает, а игра до 10 выигрышей вообще может быть опасной для его здоровья. Поэтому мы, естественно, ухватились за последний шанс: за пункт, что при счете 9:9 чемпион сохраняет свое звание».
По словам Ботвинника, «положение было критическим, предполагалось, что большинство делегатов поддержат новые изменения правил». Поэтому накануне конгресса в газете «Советский спорт» появилось гневное «Открытое письмо ФИДЕ», подписанное ведущими шахматистами страны, включая Геллера, Корчного, Петросяна, Полугаевского и Таля. На следующий день патриарх выступил с отдельным «Открытым письмом президенту ФИДЕ», в котором прямо обвинил Эйве в потакании Фишеру...
Массированная артподготовка не прошла даром: Эйве был на конгрессе тише воды, ниже травы, что и предопределило итоги. Американцы сумели добиться только отмены лимита на число партий, но главной своей цели не достигли: с перевесом всего в три голоса делегаты высказались против злополучного пункта «9:9» (любопытно, что третий мир голосовал «за», поскольку был впрямую заинтересован в матче, но перевесили социалистические страны вместе с... Западной Европой!). Когда Эдмондсона, представлявшего интересы чемпиона мира, спросили, каковы теперь шансы, что матч состоится, он без обиняков ответил: «Никаких!»
Узнав о решении конгресса, Фишер пообещал: «Я накажу шахматный мир. Он больше не увидит моих партий. Я больше не буду играть!» (возможно, этим бы кончилось и при ином исходе голосования). Но Эйве, как и все любители шахмат, продолжал уповать на чудо. И когда 1 апреля — крайний срок, когда участникам следовало подтвердить свое согласие играть матч, — от Фишера ничего не поступило, он дал ему еще два дня... Ответом снова было молчание. И 3 апреля 1975 года президент ФИДЕ объявил Анатолия Карпова новым чемпионом мира.
Насколько серьезно готовился к матчу Фишер? Сам он утверждал, что «готовился до последнего момента, изучал партии Карпова». Не исключено. Ведь если бы чрезвычайный конгресс принял последнее его условие, Фишеру пришлось бы выйти к барьеру. Правда, Ботвинник уверял, что «и в этом случае он не стал бы играть, а искал бы новые придирки и поводы, чтобы уклониться от борьбы». Но я так не думаю. Вопреки бытующему мнению, и матч до 10 побед, и ничью при счете 9:9 он придумал отнюдь не как защиту от Карпова. Напомню: Фишер предложил возврат к «сгейни- цевской» формуле на конгрессе ФИДЕ 1973 года, то есть до начала претендентских матчей. А в тот момент он, как известно, не считал Карпова фаворитом. Да и вообще у него еще не было повода сомневаться в своих силах. Фишер внимательно читал советскую прессу, и он вряд ли не заметил признаний, сделанных двумя победителями межзонального турнира в Ленинграде. Корчной: «Трезво взвешивая все «за» и «против», прихожу к выводу, что на победу в матче с чемпионом мира рассчитывать не могу». Карпов: «Остаюсь при своем мнении, что в 1975 году Фишера никому не одолеть».
Почему же впоследствии Карпов утверждал, что у него были «хорошие шансы в матче с Фишером»? Думается, перемена в его настроении происходила постепенно, по мере продвижения к заветной цели. Поворотной могла стать убедительная победа над хорошо игравшим Спасским, одержанная после поражения на старте (+4-1=6). Но окончательно он уверовал в себя после победы над Корчным. Могут возразить, что эта победа далась Карпову очень нелегко (+3-2=19), однако не будем забывать, что он вел 3:0 и сдал лишь к концу... Потом Бобби заявил: «Кого я побаивался, так это Корчного. Я совершенно не понимаю его ходов и не знаю, как бы с ним сыграл. Но я верил, что Корчной до меня не дойдет». А по- моему, это позерство: на самом-то деле Фишер боялся Карпова!
Молодой претендент рос буквально на глазах, чемпион же за два с половиной года после Рейкьявика не сыграл ни одной партии. Однако в общественном сознании авторитет Фишера оставался непоколебим, его имя оказывало прямо-таки магическое воздействие. И хотя все отдавали должное Карпову, который в отсутствие Фишера удостоился двух шахматных «Оскаров» (за 1973 и 1974 годы), в исходе их матча мало кто сомневался. Спорили разве что о том, с каким счетом проиграет «уральский самородок».
А вот у меня ощущение, что Карпов действительно имел хорошие шансы на победу. И, наверное, Фишер это понял. При анализе партий из его матчей возникает много вопросов. Как бы он сумел по-настоящему бороться с Карповым? Ведь Фишер часто выигрывал за счет использования явных ошибок соперников, но Карпову такие ошибки были не свойственны, и с ним такая игра к успеху не привела бы. Он уже в молодости ставил проблемы, уровень которых мог оказаться для американца непосильным (подробный анализ шансов соперников будет проделан в 5-м томе — в главе, посвященной Карпову).
В целом, у Фишера были объективные причины бояться этого матча. Он и вообще испытывал предстартовый страх перед любым соревнованием, а тут еще матч с новой звездой! Успех Карпова стал для чемпиона шоком: он-то ожидал выхода в претенденты Спасского, Корчного или Петросяна. Матч с любым из них был бы для него делом понятным: он бы знал, как готовиться, как играть. А вот с Карповым, мне кажется, Фишер просто не понимал, как бороться. Во-первых, игра молодого соперника была и так очень сильной, во-вторых, уже в ходе претендентских матчей Карпов вышел на качественно иной уровень. И шахматная, и психологическая устойчивость у него была гораздо выше, чем у старших коллег...
Фишер же явно был психологически не готов к матчу. Одно то, что, завоевав корону, он вообще перестал играть, — яркий показатель того, что нервы у него были не в порядке. Не играть три года в таком возрасте — это абсурд! И я не верю в сказки, что можно без участия в соревнованиях поддерживать свою форму на высоком уровне. «Невозможно держать свое искусство под стеклом и извлекать его оттуда по своему усмотрению, — писал в 1857 году великий Андерсен. — Напротив, оно сохраняется лишь благодаря постоянному применению». Вот Ботвинник не поиграл три года перед матчем с Бронштейном и едва не расстался со своим титулом... А ведь динамика изменений в шахматах на рубеже 40-50-х годов не идет ни в какое сравнение с ускорением начала 70-х, которое, кстати, во многом было спровоцировано самим Фишером!
Если посмотреть на предыдущие взлеты Фишера после перерывов, мы увидим, что ему всегда требовалась раскачка и поначалу отнюдь не всё у него получалось идеально. А тут времени на раскачку не было бы: сразу решающий матч! Вот почему, став чемпионом мира, Фишер первым делом потребовал изменения правил. Безлимитный матч, игра до 10 побед — таким путем он хотел обезопасить себя, чтобы было время войти в игру. И здесь своего рода лакмусовой бумажкой было требование о ничьей при счете 9:9. Это как перенос 3-й партии матча со Спасским в закрытое помещение. Я думаю, настаивая на этом пункте, он просто проверял, насколько соперник прогнется. Не прогнулся! И Фишер, вероятно, понял, что ему предстоит совершенно другой матч, чем в Рейкьявике. У меня нет сомнений, что Карпов уехал бы, окажись он в положении Спасского. Такие трюки, как в начале матча, с ним не прошли бы!
Конечно, какой-то одной причины отказа Фишера нет. Тут повлиял целый комплекс причин. В том числе, возможно, и такая. «Как чемпион, Фишер, по-видимому, возложил на себя слишком большую ответственность перед шахматным миром, решил, что не имеет права на неудачи в турнирах, на проигрыш даже одной партии, — считает Тайманов. — Возник болезненный внутренний дисбаланс: Фишер взвалил на себя груз, под которым согнулся. Почувствовав, что не в состоянии соответствовать выработанному идеалу, он стал избегать соревнований. В результате развития этого психологического комплекса страстная, ни с чем не сравнимая любовь Фишера к шахматам отступила перед чувством боязни, страха, причем боязни не определенного противника, а самого шахматного процесса, в котором случайные ошибки, увы, неизбежны».
Красивая версия. Но не исключено, что всё гораздо проще. «Фишер был больным человеком. Страдал шизофренией и боялся, что безлимитный матч не поместится между обострениями его болезни, — утверждает В.Крылов, специалист по психофизиологической реабилитации спортсменов, который два десятилетия работал с Карповым. — Перед матчем было приказано собрать о нем всю корреспонденцию по всем странам, где были аккредитованы разные советские организации... Мы получили несколько подшивок статей о Фишере. Проанализировали эту информацию и поняли, что человек серьезно болен».
Однако многие (хотя и далеко не все) убеждены в одном: надо было обязательно выполнить все условия Фишера, и тогда бы он согласился играть матч. Так считает близкий к нему в то время Кампоманес, добавляя при этом: «А вот что случилось бы дальше — неизвестно». Рассел, напротив, уверен, что Бобби не играл бы ни при каких условиях... Так или иначе, я тоже считаю, что необходимо было пойти на всё, только чтобы матч состоялся: это принесло бы шахматам огромную пользу. С другой стороны, нежелание Фишера играть показало, что уже в тот момент он был крайне неуверен в себе. Ведь он почти три года не выступал в соревнованиях, а что бы там ни говорили, чемпион мира все-таки обязан играть в шахматы и доказывать, что он сильнейший.
Карпов был представителем нового поколения, которое Фишер еще не бил, с которым фактически даже не играл (несколько партий с Мекингом, Андерссоном, Хюбне- ром и Брауном не в счет). Карпов являлся для него и шахматной, и человеческой загадкой, настоящей terra incognita — и это стало для Фишера последней каплей. И так-то ему было трудно сесть за доску, а тут еще страх перед неизвестностью. Выйди на матч с ним Корчной, Спасский или Петросян, я думаю, Фишер играл бы. Наверняка! Он был бы уверен в себе, это было бы продолжение его эпохи. А Карпов знаменовал наступление другой эпохи.
Как бы то ни было, шахматная корона вернулась в Советский Союз. Но уже на первой пресс-конференции в ранге чемпиона мира Карпов так ответил на вопрос о возможности поединка с Фишером: «Поскольку право на матч-реванш уже давно отменено, речь может идти только о неофициальном матче. Он должен быть ограничен 24— 30 партиями... Если Фишер откликнется на мои предложения, я готов с ним встретиться».
В самом деле, если Филиппины готовы выложить миллионы долларов, то почему бы на таких условиях не сыграть коммерческий матч? Как говорится, и волки сыты, и овцы (корона) целы. Фишер: «Уже в апреле 1975 года я прочитал сообщение о том, что Карпов выразил желание играть со мной неофициальный матч. Я не поверил своим глазам, считая это красной пропагандой. Главный вопрос, который меня интересовал, — можно ли считать эту информацию достоверной».
Фишер готов был играть, но первым делать «ход» не хотел. Роль посредника взял на себя неутомимый Кампоманес, мечтавший провести этот матч. Он сообщил Карпову номер телекса, по которому можно связаться с Фишером. Но Карпов проявлять инициативу тоже не хотел. Выход нашел журналист Д. Белица: «Когда снималась серия телефильмов о чемпионах мира, я попросил Карпова, чтобы мы записали его обращение к Фишеру, и он согласился. Карпов сказал: «Я хотел бы дружеского поединка до восьми побед, но мне необходимо месяца четыре для подготовки. Я согласен играть и в Маниле, но только осенью — ввиду климата». Это обращение я отослал Фишеру..»
Первый раунд переговоров прошел в токийском отеле «Хилтон» 25 июля 1976 года (по удивительному совпадению, именно в тот день, когда Корчной попросил политического убежища в Голландии!). Кроме двух чемпионов мира на встрече присутствовали только Кампоманес и президент японской федерации Мацумото. Фишер сразу заявил, что хочет играть до 10 побед, а при счете 9:9 — еще до трех побед. Карпов возразил, что в этом случае матч может растянуться на полгода (ведь они оба очень редко проигрывают), и предложил игру до шести побед, а число партий ограничить. Но Фишер стоял на своем. Карпов: «Тогда я предложил: давайте играть с фиксированным перерывом; скажем, после трех месяцев. Он упорствовал: никаких перерывов. Очевидно, боялся, что во время перерыва все советские гроссмейстеры будут работать на меня». В конце концов, по словам Фишера, «Карпов как будто принял решение играть. Мы договорились на конец 1976 года. Однако он колебался, давая понять, что не может сейчас принять окончательного решения. «Я должен подумать и согласовать некоторые вопросы», — сказал он».
Договорившись держать всё в тайне, они условились встретиться через месяц — за зто время Карпов надеялся получить в Москве разрешение на матч. Но неожиданно разразился скандал! Мацумото сделал на встрече один снимок, якобы для семейного альбома, однако через несколько дней агентство Франс Пресс распространило его вместе с сообщением о встрече в Токио по всему миру...
Ведя переговоры в обход Спорткомитета, Карпов делал ставку на более высокие инстанции. Он рассчитывал уладить всё «по-тихому», но публикация снимка спутала все карты. Уже через две недели после встречи в Токио председатель Спорткомитета С.Павлов направляет в ЦК КПСС секретную записку, в которой предлагает вообще отказаться от проведения неофициального матча между Карповым и Фишером. Главные аргументы такие: «хотя пока Фишер прямо не связывает этот матч с присвоением титула чемпиона мира, следует ожидать, что в дальнейшем он это сделает» и «проигрыш Карпова не только в какой-то мере развенчает его как чемпиона мира, но и нанесет ему психологическую травму, как это случилось с Б.Спасским».
В ЦК прислушались к этому мнению. Но Карпов продолжал упорствовать: то ли и впрямь не хотел считаться «бумажным чемпионом», то ли его ослеплял огромный призовой фонд. Их новая встреча состоялась в конце августа в Кордове (по словам Кампоманеса, сначала они планировали встретиться в Линаресе, но потом сочли, что там будет слишком много «лишних глаз»). Сохранить ее в секрете также не удалось: еще по прилете в Мадрид Фишер попал в объектив фоторепортера. А поскольку Карпов играл на турнире в Монтилье (местечко рядом с Кордовой), все быстро догадались о причине таинственного визита. Во время беседы присутствовал только Кампоманес. Фишер продолжал настаивать на своих условиях. Тогда Карпов предложил в качестве компромисса играть до восьми побед. Но Фишер не уступал. В итоге соглашение снова не было подписано...
О деталях этих переговоров я знаю, в частности, от моего наставника Александра Никитина, работавшего тогда тренером сборных команд СССР. Именно он доложил зампреду Спорткомитета В.Ивони- ну о сообщении агентства Франс Пресс, считая это своей служебной обязанностью, а затем с одобрения начальства начал собирать зарубежную прессу с информацией о предстоящем матче. Кончилось всё для него печально.
Никитин: «Узнав о том, что Шахматной федерации СССР стало известно о переговорах и в связи с этим готовится какое-то заявление, Фишер, патологически ненавидевший всякие организации, немедленно потерял интерес к матчу. Карпов был взбешен, узнав о моих действиях, которые я и не думал ни от кого скрывать... Он потребовал у председателя Спорткомитета убрать меня и подкрепил это требование звонками из «инстанций». Три месяца длилось это напряженное противостояние, ибо сколь-нибудь обоснованных причин для увольнения не было. Но Карпов взял это дело «на контроль» и вновь организовал нажим на Спорткомитет, который наконец решил сделать мне «новогодний подарок», издав 31 декабря приказ о моем увольнении с работы».
Напоследок Александр Сергеевич прилюдно пообещал «свергнуть Карпова с трона». И слово свое сдержал! Кстати, вам эта история ничего не напоминает? По-моему, есть прямая аналогия. В 1945 году Ботвинник добился снятия с поста руководителя советских шахмат Бориса Вайнштейна, возмущенный тем, что тот выступает против его матча с Алехиным. Вайнштейн ничего публично не обещал (не то было время), но приложил все силы, чтобы привести Давида Бронштейна к матчу на первенство мира и попытаться свергнуть Ботвинника...
Понимая, что Павлова не обойти, Карпов в начале октября обращается к нему со «служебным» письмом. Объяснив, что «нашей Родине нужен шахматный король, а не, как пишет зарубежная пресса, “принц, наделенный королевскими полномочиями”», он рисует прямо-таки пугающие перспективы в случае отказа от поединка с Фишером:
«а) вряд ли при этом удастся снять с повестки дня вопрос, который обсуждается в определенных кругах, об организации профессиональной лиги в составе Фишер, Корчной, Мекинг, Ларсен и др., в результате чего произойдет раскол международного шахматного движения и будет девальвировано звание чемпиона мира, которым по праву владеет наша страна;
б) если не состоится неофициальный матч, то с большой вероятностью можно ожидать участие Фишера в официальном матче на мировое первенство — ему не сможет оказать серьезного сопротивления в претенденте ких матчах 1977 года побитое им поколение шахматистов...»
И как вывод: «Вступая в переговоры сейчас с американским гроссмейстером и договариваясь с ним о матче, наверняка удастся отвлечь его от официальных соревнований за мировое первенство». Знал бы об этом Фишер!
Но Павлов был непреклонен. Решение, скрепленное подписью члена политбюро ЦК КПСС, главного идеолога страны М.Суслова, не оставляло надежд: «Спорткомитет СССР продолжает считать в принципе нецелесообразным проведение подобного матча». Правда, далее вместо запрета вести какие-либо переговоры, рекомендовалось следующее: «В случае получения конкретных условий от Фишера и его компаньонов полагаем целесообразным вести дело на затяжку переговоров, а также совместно с А. Е. Карповым разработать такие контрпредложения, которые создавали бы предпочтительные условия для чемпиона мира и были неприемлемы для Р.Фишера».
Эта секретная инструкция объясняет, почему даже после сусловско- го «вето» Карпов продолжал контакты с Фишером. И почему в следующий раз они увиделись только через год. Их третья (как принято считать, последняя) встреча произошла 19 октября 1977 года за столиком китайского ресторана в Вашингтоне. Карпов пишет, что «к ней всё было подготовлено, регламент расписан, условия названы». Если это действительно так, то почему Фишер утверждает: «Я по-прежнему предлагал играть до 10 побед, а при счете 9:9 — еще до трех побед. Карпов категорически отказывался. Создавалось, правда, впечатление, что еще можно спасти матч, приняв регламент Карпова. В Вашингтоне Кампоманес склонял меня на компромисс, расписывая достоинства лимитированного матча. Я колебался. Но потом понял, что ставки неравны: одна сторона ищет предлог, чтобы оставить всё как есть, другой важны принципы, чтобы избежать случайного результата»?
По версии же Карпова, камнем преткновения стало название матча. Фишер настаивал на таком: «Матч на первенство мира среди шахматных профессионалов». Карпов, естественно, возражал против «шахматных профессионалов». Кампоманес предложил компромиссный вариант: подписать соглашение в том виде, как есть, а название доработать позже.
«Фишер нехотя согласился, взял ручку. Я на другом экземпляре тоже начал было ставить подпись, но вдруг увидел, что Фишер отложил свою ручку — и прервался.
-В чем дело, Бобби? — спросил Кампоманес.
-Я так не могу, — сказал Фишер. — Я не могу по частям. Или всё сразу — или ничего».
Эту версию подтверждает и Кампоманес, уточняя, что после ресторана у них состоялась еще одна, действительно последняя встреча — поздним вечером в филиппинском посольстве (понятно, что огласка этого факта была для советского чемпиона особенно нежелательной). Специально для этой цели друг Кампоманеса, вице-консул Леонсио Кадай открыл помещение офиса и собственноручно отпечатал текст соглашения о матче. Все пункты, в том числе призовой фонд в два миллиона долларов, были полностью согласованы, и Фишеру с Карповым оставалось только поставить подписи. Но еще днем, после встречи с Анатолием, Бобби неожиданно сказал Кампоманесу: «Давайте вставим туда пункт о том, что это матч на первенство мира среди профессионалов». Кампо возразил: «Но такой договоренности не было!» Однако Фишер настаивал: «Ничего, ничего, вставьте». Кто мог его ослушаться?.. Вечером Карпов внимательно читал соглашение, подписывая каждую страницу: подписал первую, вторую... а на третьей спросил: «Это что такое?!» И отказался подписывать! Не помогли никакие уговоры... Это свидетельство Кампоманеса показывает, что реально сорвал матч Фишер: ведь он прекрасно понимал, что в таком виде Карпов соглашение не подпишет.
Казалось бы, можно ставить точку. Но... «По возвращении на родину А.Карпов обратился в Спорткомитет СССР с просьбой разрешить ему дать согласие на проведение такого матча в 1979 году, при условии, что в 1978 году он защитит титул чемпиона мира в официальном матче против победителя соревнования претендентов, — сообщил в ЦК КПСС Павлов. — Будучи уверенным в своих силах, Карпов полагает, что успех в матче с Фишером укрепил бы авторитет советской шахматной школы и развенчал созданный на Западе ореол непобедимости Фишера».
Как ни странно, на сей раз Суслов дал добро. Но поезд ушел. То ли Фишер перегорел, то ли испугался, то ли решил, что его попросту водят за нос, — но играть матч он больше никогда Карпову не предлагал.