ОРГАНИЗАЦИЯ И ЖИЗНЕДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ШАХМАТНОГО МИРА.
Следует сказать несколько слов по поводу этой темы, ибо она касается каждого, кто участвует в общественной шахматной жизни. Такой человек является ipso facto (тем самым. — Лат., Прим. пер) причастным к шахматному миру. Понятие шахматного мира реализуется как живое объединение всех людей, которые играют в шахматы не просто ради своего личного удовольствия, а хотят обрести наслаждение благодаря традиции, мастерству и общению шахматистов друг с другом.
У шахматного мира есть задача. Он должен сорвать с неизвестного покров тайны, распространить понимание мастерства и культивировать здоровый вкус для осознания эстетической ценности шахматной игры. Эта задача имеет свои преимущества. Благодаря все большему познанию тайны шахматной игры каждый любитель шахмат обретает наслаждение исследователя, который раскрывает новые знания и тем самым служит культуре. Ведь вся культура характеризуется внутренней связанностью, каждое продвижение в одной области воздействует на другие сферы, гораздо более отдаленные, совершенствуется и растет и обретает значение для всего человечества. В свою очередь, распространять понимание мастерского подхода к шахматам означает побуждать многих людей оценивать труды других и отделять хорошее от плохого. Публика, в которой не воспитаны такие способности, рождает нечто заурядное и оставляет талант без внимания — к большому ущербу для целого. Со своей стороны, здоровый вкус в отношении эстетических ценностей оберегает от низкопробного и болезненного. Поэтому там, где действительно живет шахматный мир, реализуется сообщество родственных умов, которое создает ценности для общества, обладает самоутверждением и является почвой для радости жизни. Там же, где он работает плохо, возникает перебранка заурядностей, эпоха становится плодотворной для ничтожеств, а суета превращается в ярмарку тщеславия. Поэтому задача шахматного мира связана с большой ответственностью. Res nolunt male administrari — шахматный мир не хочет плохо управляться. Он спросит плохого управителя: почему ты это сделал? Не был ли другой столь же усерден, делая это, но обладая большим пониманием моей задачи, большей любовью ко мне, будучи менее безрассудным и тщеславным по сравнению с тобой? А потом его отодвинут в сторону и забудут.
Весь прогресс в знаниях о шахматах и шахматном мышлении берет начало от творческих способностей мастера. Любители шахмат знали и высоко ценили это во все времена. Имена великих мастеров, пусть даже живших тысячу и более лет назад, остаются в истории шахмат, а по временам еще живы в памяти многих. Такие имена, как Филидор и Морфи известны даже в широких кругах за пределами сообщества любителей шахмат. Вокруг образов мастеров-творцов формируется легенда — признание того, что в творческих способностях кроется что-то непостижимое, почти магическое. Дела и мысли мастеров-творцов — это очень сильное внушение, призывающее к столь же большим деяниям и глубоким мыслям и воодушевляющее на них. Они вечно новы, ибо полностью постичь их не удастся никогда.
В принципе загадочная способность мастера требует поддержания. Под этим следует понимать не только тренировку, представляющую собой вспомогательное средство для мастера, благодаря которому он остается в хорошей форме, неутомимым и боеспособным. Забота о мастерстве основывается на моментах психического свойства. Мастер нуждается в чувстве, согласно которому он является представителем воли большой массы людей. Ему необходимо и сопротивление, заставляющее его проявить все способности, которыми только он обладает. Святой Георгий не победил бы змия, не возжелай народ погибели чудовища, и он не был бы столь храбр и искусен, если бы змий не был так силен. Человек не в состоянии слишком далеко выйти за пределы своих возможностей, но может сделать это в небольшой мере, если воодушевление и необходимость совместно призывают его к такому поступку. Воодушевление проистекает из владеющего человеком чувства, в соответствии с которым он служит будущему, необходимость же приходит из боевого положения, в котором можно устоять только в том случае, если оно подкрепляется творческой идеей. Если примеры могут послужить доказательством такого тезиса, то тезис легко доказывается на основе истории. Мастера-шахматисты часто превосходили сами себя, если боевая ситуация не оставляла им другого выхода, и они часто играли ниже своих сил, коль скоро этот стимул отсутствовал. В свою очередь, во времена, когда большая масса людей была равнодушна к шахматам или относилась к ним без понимания, творческих мастеров недоставало. Они рождались и в такие времена, это надо, по меньшей мере, предполагать, но развивались в областях, которые мир считал тогда более существенными и более полезными для формирования культуры. Эти люди так никогда и не обнаружили свое шахматное дарование.
Так как эти тезисы имеют цвета истины, то их можно таким же образом высказать и применительно к миру любителей музыки или к политическому миру, к математике или экономике или какой-то еще сфере, значимой для духовной и спокойной жизни большого сообщества. Чем многочисленнее это сообщество, чем интенсивнее его участие, чем настоятельнее необходимость, тем с большей вероятностью активизируются мастера, наделенные творческими способностями. Если же интерес многих снижается под воздействием утомления или перед мастерами более не ставятся серьезные задачи, то мастерство снова снижается со своей высокой ступени, и вскоре после этого происходит ложное истолкование старой традиции, а искусство, наконец, превращается в витиеватость стиля. Страницы истории полны фактами, истолковывающими это.
Задача перед мастером- шахматистом встает прежде всего в результате конкуренции. Мастеру-творцу нужен равноценный противник. Сталкиваясь с ним, мастер растет, без него слабеет. Поэтому Филидор так никогда и не развил свое мастерство. В Италии у него были достойные противники, между их и его стилем существовали отношения напряженности, но его время не распознало этой возможности. Потому-то партии французского шахматиста маловажны для нас. Куда интереснее нам Лабурдоннэ, так как ему выпало счастье, благодаря мастерству английских организаций и их готовности к самопожертвованию, найти Макдоннелла. Будь у него противник большего калибра, он поднялся бы еще выше. С того времени, как в 1851 году Стаунтон возвестил о начале эпохи международных турниров и матчей, уровень мастерства очень сильно возрос. Это доказывает иерархия, ступени которой обозначены именами Стаунтона, Андерсена, Морфи и Стейница, не говоря уже о многих высокоодаренных мастерах, заявивших о себе в последние тридцать лет.
Правда, турнир или матч не могут быть организованы, что называется, с бухты-барахты. Они должны быть выражением отношений напряженности. Когда Стейниц боролся с Цукертортом, речь шла о вопросе, на который нельзя было ответить без борьбы. Мы имеем в виду теорию Стейница, которая обнаруживалась не столько при чтении его трудов, сколько при ознакомлении с его своеобразным стилем, очевидно, противоречившим стилю Цукерторта. Соответствовала ли теория Стейница задаче выступить против Цукерторта, достойного восхищения мастера комбинационной игры? В этом и состоял вопрос. Он породил напряжение, которое заставило шахматный мир прислушаться, затаив дыхание. А результат матча и решающая победа Стейница начали новую эпоху. Турниры и матчи без такой объективно обоснованной напряженности не имеют права на существование. Они возникают из своего рода несерьезного настроения, будучи почти плодами случая и, как только они прекращаются, то исчезают из памяти, будто их никогда и не было.
Конечно, должны быть мероприятия, служащие просто упражнению мастеров или тех, кто становится мастерами, но их не следует смешивать с турнирами и матчами, призванными делать историю.
Каждый понимает обязанность мастера и организатора. Этика мастера заключается в том, чтобы бороться. Он не должен уклоняться от борьбы, от риска и неопределенности. Этика организатора заключается в том, чтобы объективно оценивать. Им должны руководить справедливость и благородство. Это банальные истины, подчеркивать которые было бы неприлично. Тем не менее, ответственность, следующую отсюда, не понимают. А она такова: уверенность в боевом духе мастеров, в справедливости и благородстве организаторов должна исходить уже из характера организации борьбы. Подтверждения выполнения вышеназванных условий должны быть видны уже в системе, в систематическом характере того, как осуществляется борьба.
Следовательно, нужно рассматривать этический вопрос с точки зрения общества. Чего может ожидать общество? Того, к чему оно стремится. А к чему оно стремится? К тому, что доказывает его дело. Но красивые слова или тексты не доказывают в этом отношении вовсе ничего. Система, которую обеспечивает себе общество, например, общество шахматного мира, красноречива. Хочет ли страна в числе своих граждан иметь и мастера? Да, если она систематически преследует эту цель; нет, если ее система ориентирована на какую-то другую цель. Хочет ли организатор распространять заурядность и позволить ей возобладать? Он не может защититься от упрека в таком намерении, если система, которую он поддерживает, демонстрирует подобную тенденцию. А ирония истории в том и заключается, что каждый достигает, чего он хочет.
Условия хорошей организации были показаны выше. Они не присущи одному лишь шахматному миру. Сколь бы мало ни воздавали им в прошлом должное, они, тем не менее, имеют основополагающее значение для всех стремлений больших обществ. И как современности, так и будущему предстоит сделать еще многое, чтобы оказаться на высоте задачи, которую они ставят. В том числе и в шахматах, как где бы то ни было еще. Мне кажется, что современная система, воплощенная в многочисленных шахматных союзах и шахматной прессе, демонстрирует волю к благоприятствованию заурядности. Я хочу не обвинять, а поставить вопрос на обсуждение. На протяжении последних трех десятилетий шахматы получили гигантский стимул из России и Америки. Там многое сделали для шахмат, верили в их миссию и воспитывали творчески настроенных мастеров. Должен ли этот стимул исчезнуть в результате заорганизованности? Этого результата достигла бы неправильная систематика. Но тогда иссякнет источник, бьющий свежей и чистой влагой, и поток шахмат очень скоро помутнеет, будет течь медлительно и заболотится.
Вот так обстоит дело, но должен ли я этим заканчивать? Здесь самое место более приятной картине. Противоположностью тому, кто хочет распространять шахматы, ведя к их измельчанию, является организатор, наделенный живым пониманием моментов напряженности и возможностей старых и вечно молодых шахмат. Он, конечно же, оценит роль мастера-творца и только он, а не тот, кто опошляет, найдет восторженное согласие и действенное участие многих. Доказательством тому — история. Когда Стаунтон, первый организатор крупного масштаба, в 1851 году призвал к проведению первого международного турнира, он опирался на публику и поддержку шахматных меценатов. Его дело стало поводом для развития шахматного мышления и умения, свидетелем которого и был с того времени шахматный мир. В особенности Стаунтон положил начало блестящей эпохе английских шахмат. Лондон 1883 г., Гастингс 1895 г., Лондон 1899 г. — таковы были места встреч творческих мастеров того времени. С 1851 года попечению о шахматах посвятила себя Америка. Она породила мастеров первого ранга, наделенных творческими способностями — Морфи, Пилльсбери, Маршалла, Капабланку. В лице Гебхарда первого организатора крупного масштаба явила миру Германия. Он провел в 1908 году захватывающий матч на звание чемпиона мира. В России все международные турниры имели важное значение. Организационной деятельностью занимались там Сабуров, живший в Женеве, москвич Бостанжогло и только что организованные профсоюзы Страны Советов. Им следует поставить в заслугу большой турнир в Москве в 1925 году и образцовую организацию обучения шахматам. Народы, исповедовавшие западное христианство, породили ряд творчески настроенных мастеров высочайшего ранга. В средние века шахматы были частью мусульманской культуры, и только Ренессанс создал европейские шахматы с идеальным содержанием, а именно в Италии, Испании и Франции, вслед за тем и в других европейских странах. Вероятно, крупнейшим организатором был в то время Руи Лопес. Как ни странно, французы, давшие миру Филидора и Лабурдоннэ, оказались несостоятельными в сфере организации. Не дать Филидору возможности помериться силами с итальянскими мастерами — это был грех бездействия. Вот так история учит нас тому, что великий организатор, распознавая и поддерживая творческие умы своего времени, имеет поддержку многих людей и создает труд, которому суждена долгая жизнь. Но нужны ли исторические доказательства такому утверждению, не узнают ли их в качестве истинных, исходя из самой природы вещей? Плохо обстояли бы дела в мире, если можно было бы в этом еще сомневаться. Поэтому, как ни складывалось бы настоящее, будущее принадлежит мастеру, наделенному творческими способностями.