Все, что он мог, он отдал шахматам
Инна Дворецкая
С Марком мы познакомились в университете, когда учебный год уже набирал обороты. Так получилось, что мы оба учились в 444 школе, одной из самых сильных школ Москвы с математическим уклоном, но в то время друг друга не знали. Чтобы учиться там в девятом классе, требовалось пройти отбор: приезжали поступать со всей Москвы, конкурс 11-12 человек на место. Я жила совсем рядом, почти во дворе школы, но все равно пришлось сдавать экзамены. А Марка взяли, потому что он шахматист: дело в том, что Семен Исаакович Шварцбурд, инициатор создания математических школ, очень любил шахматы.
Когда пришло время выбирать вуз, мой брат уговаривал меня поступать в МАИ, где сам учился, и я согласилась подать документы на экономический факультет (именно там Марк проучился чуть больше года!). Но судьба распорядилась иначе. Утром того дня, когда я собиралась ехать в МАИ, чтобы подать документы, ко мне зашла школьная подруга и сказала, что хочет поступать в университет на филологический факультет, но одна боится туда ехать и попросила съездить с ней. Мы приехали в МГУ, я увидела, что на экономическом факультете есть отделение экономической кибернетики, и поняла: это то, что мне нужно! Много математики, а черчения нет, и нет физики, которую я не любила и по большому счету не знала. Документы были со мной, и я, никого не спрашивая, тут же подала их. А через полгода Марк перевелся на наш факультет из МАИ и попал в нашу группу. Судьба нас все-таки свела!
У нас был сильный курс, учились очень способные ребята, многим из которых не хватило буквально одного балла для поступления на мехмат МГУ. Тогда был двойной выпуск — из 10 и 11-го классов одновременно, поэтому и конкурс в вузы тоже был двойным, а отделение экономической кибернетики считалось очень модным. Словом, Марку пришлось серьезно напрячься, чтобы наверстать упущенное, сдать много предметов, которых у него в МАИ не было, и это было очень непросто.
И то, как он с этим справлялся, впечатляло! Видно было, что он не зубрил, а с листа схватывал новый материал и быстро доходил до сути. Помимо математики, у нас было много гуманитарных предметов, которые требовали серьезной подготовки — политэкономия, философия, и это тоже не вызвало у него больших затруднений. Интеллект, общий уровень развития у Марка был выше большинства ребят, которые с нами учились, именно это выделяло его из всех однокурсников, а не его достижения в шахматах. Я тогда считала, что это у него такое хобби: кто-то марки собирает, кто-то в шахматы играет.
Во время учебы для Марка как шахматиста никогда не было никаких поблажек, причем даже со стороны преподавателей, которые сами любили шахматы. А одна преподавательница вообще заявила: «Ни один спортсмен наше отделение не закончит!» В этом плане Марк оказался уникален. У нас в группе учился Александр Кабанов, игрок сборной СССР по водному поло, потом главный тренер команды, — так ему пришлось перейти в другой вуз. Некоторое время на нашем отделении учился Анатолий Карпов, который также затем перевелся в Ленинградский университет.
Когда мы заканчивали учебу, Марк решил пойти по шахматному пути. На госкомиссию по распределению пришел руководитель шахматного отделения института физкультуры Григорий Абрамович Гольдберг — крупный, представительный мужчина. Шел 1972 год, предстоял матч Фишера со Спасским. Гольдберг произнес речь о том, как важно отпустить Марка из экономики и направить на шахматную работу. Госкомиссия состояла в основном из мужчин, и они вместо того, чтобы говорить о распределении, обсуждали шансы Спасского на победу. Так что Марка легко отпустили.
Марк стал ухаживать за мной еще во время учебы. Но мы — очень разные: у меня была своя очень дружная студенческая компания, с которой я проводила много времени, ходила в походы (мы до сих пор дружим почти 50 лет), Марк же всем этим не интересовался. Когда он играл в турнирах, на несколько недель исчезал, потом снова появлялся. Но мы поддерживали отношения, с ним всегда было интересно, а поженились спустя годы после окончания университета.
Свадьба, 1978 год
Помню, после нашей свадьбы прошло два дня и Марк вдруг сказал: «Надо же, я уже два дня не садился за шахматы!» Увидев ужас на его лице, я поняла, что это для него значило. Именно отношение к шахматам как к делу всей жизни было в нем самым главным.
Многие считают, что у Марка был тяжелый характер, он мог высказываться довольно резко, но мне кажется, это происходило из-за обостренного чувства справедливости. Ему хотелось, чтобы в шахматах преобладала честная борьба, и он болезненно реагировал на любые неблаговидные слова и поступки отдельных людей. В таких случаях он рвался в бой, невзирая на лица, так как считал, что если о несправедливости или плохом поступке будет сказано публично, то другие не станут так поступать. Марк был такой человек, что при нем как-то неприлично было совершать некрасивые поступки. Не случайно его сравнивали с Пьером Безуховым. Сначала я считала, что это главным образом из-за чисто внешнего сходства: большой, толстый, в очках. Но постепенно стало ясно, что их с Пьером в еще большей степени объединяет подход к жизни. Марк всегда старался помочь хорошим людям, не дожидаясь
каких-либо просьб с их стороны, и мог резко отказать тем, кого считал недостойным этого.
Когда началась перестройка и экономика страны пришла в полный упадок, многие были в растерянности. В какой-то момент я спросила Марка, что делать, когда на мою зарплату старшего научного сотрудника можно купить разве что кусок колбасы, а спортивных стипендий вскоре не стало. А он все это время сидел за шахматами и работал. Его ответ я запомнила навсегда: «Ты знаешь, я мечтаю умереть, как Архимед» (по преданию, великий математик сидел в саду и чертил тростью по песку круги и треугольники, когда ворвались римские легионеры и его зарубили). Было абсолютно ясно, что это не фигура речи — это его суть. Практически всю жизнь он так и прожил: все, что мог, он отдал шахматам.
У Марка было редкое сочетание высокого интеллекта, работоспособности и порядочности, которое всегда вызывало уважение. За это можно многое простить. Скажем, молотком и другими полезными в домашнем хозяйстве инструментами он не владел, и вообще быт его совершенно не интересовал.
Инна, Леня, Марк и шахматы. Москва, 1984 год
Когда наш сын Леня был маленьким, Марк, прямо скажем, мало им занимался. Не потому что не любил, но в то время Артур Юсупов и Сергей Долматов были его настоящими детьми. Если их обижали, то он с открытым забралом шел на любого чиновника от шахмат. Но чем старше становился сын, тем ближе и доверительнее становились их отношения, и в конце жизни они стали очень близки.
Мы очень любили вместе путешествовать, Марк всегда приглашал меня поехать с ним. Поскольку я работала достаточно много, это не всегда получалось, но он обязательно спрашивал: «Мне предлагают поехать туда-то и туда-то. Хочешь со мной?» В начале нашей совместной жизни я часто ездила с ним на сборы, потом стали брать с собой сына. Например, в свадебное путешествие мы полетели в Тбилиси, а оттуда в Гагры. Марк тогда работал с Ноной Гаприндашвили, она готовилась к матчу с Майей Чибурданидзе.
Наша первая поездка за границу была на матч претендентов Карпов — Юсупов (Лондон 1989). Артур имел право на трех секундантов, и третьей пригласил меня, ничего не понимавшую в шахматах. Артур проиграл, и это было ужасно — в выигранной позиции не нашел правильный ход. Весь зал ахнул, многие болели за него. Мы с Марком потом это обсуждали. Он считал, что объективно дарование Артура ниже, чем у Карпова и Каспарова, но в человеческом плане он один из достойнейших людей.
Когда приезжали в какое-то новое место: Карловы Вары, Гамбург или другой город, Марк как настоящий гурман всегда искал в Интернете ближайшие рестораны, славящиеся своей кухней. Уговорить его пойти на прогулку было непросто, но если сказать: «Марк, давай погуляем, а потом вместе пообедаем», то это уже вызывало интерес.
Марк очень уважал тех, кто отдавал всего себя шахматам, нес что-то новое. Сказал мне как-то: «Таля все называют Мишей, даже совсем молодые мальчики, и он сам просит так к нему обращаться, а я не могу». И называл его всегда Михаил Нехемьевич, хотя разница в возрасте у них была не такая уж большая.
Марк многим помог себя найти, открыл дорогу в большие шахматы. Когда Артур Юсупов вышел на матч с Анатолием Карповым, он устроил в «Праге» небольшой банкет. И сказал там, по-моему, достаточно справедливо: «Спасибо родителям за то, что вы дали мне жизнь. Спасибо Марку Израилевичу, который дал мне жизнь как шахматисту».
Александр Чернин некоторое время «пробуксовывал», а благодаря работе с Марком резко прибавил и «выстрелил». А с ним заодно и Михаил Гуревич, потому что они в Харькове вместе занимались по заданиям Марка. Вадим Звягинцев, Виорел Бологан, Эрнесто Инаркиев и многие другие были не только его учениками, но стали и нашими друзьями.
Марк любил, когда к нам в гости приходили шахматисты. Пока у него были силы, он постоянно и подолгу занимался дома со своими учениками, приходили друзья-шахматисты Борис Злотник, Борис Постовский, бывшие наши соседи по Строгино Борис Гулько и Аня Ахшарумова и многие другие. У нас дома бывали Якоб Огард, Петер Хайне Нильсен, Веселии Топалов, Жоэль Лотье и многие другие иностранные шахматисты. В последние годы Марк всегда радовался, когда к нам приходили Владимир Барский, Саша Мотылев или Володя Пот- кин. Сразу объявлял, что будут гости, и просил принести или сготовить что-нибудь вкусненькое, либо сам шел в магазин. Марк и я получали большое удовольствие от такого общения.
Теплые дружеские отношения многие годы связывали Марка и Нану Александрия. Нана очень обаятельный и интеллигентный человек, Марк с удовольствием не только работал с ней, но и общался.
У Марка была развита интуиция, он разбирался в людях, но иногда увлекался. Увидев в человеке способности и высокие нравственные качества, он старался его поддержать, помочь в достижении самых амбициозных целей, вопрос денег никогда не стоял.
Марк не мог себя заставить заниматься спортом, но постоянно говорил своим подопечным, насколько важна физическая и психологическая подготовка, и почти все его ученики очень спортивные.
Очень жаль, что в конце жизни у него не было таких учеников, как Юсупов и Долматов или Вадим Звягинцев. Конечно, болезнь подтачивала силы, энергетика была уже не та. Он говорил: «Понимаешь, чтобы тренировать, надо отдавать всего себя, а я уже не могу». При этом любой приход ребят его очень радовал, у него загорались глаза, он готов был с ними заниматься, рассказывать, обсуждать и шахматные темы, и околошахматные, политические, литературные — все что угодно. Сам тоже «подпитывался» от такого общения, оно давало ему какую-то дополнительную частичку здоровья.
Марк написал больше 20-ти книг, но самой лучшей считал «Учебник эндшпиля». Учебник давно был задуман, но он боялся за него браться, потому что понимал, какая это махина. Я была уверена, что это будет очень хорошая книга. Когда он заболел в 1999 году, я испугалась, что он не успеет ее написать. Диагноз я тогда от него скрыла.
В своей аналитической работе он уделял много времени разбору партий, выявлению слабых мест... Когда он рассказывал о работе над книгой, меня поразили его слова: «Я хотел было придумать специальный термин, но зачем, если смысл уже понятен и есть термин “профилактика”?» Его интересовала суть дела, искусство, а не «я в искусстве».
Испания, 2010 год
Уже первые его книги быстро завоевали популярность. Помню, как в середине 80-х, когда еще не было компьютеров, мы пошли в магазин на Петровке, купили печатную машинку «Эрика» и он начал писать «Искусство анализа». Через несколько лет появился первый компьютер. Марк потом говорил: «Если бы надо было печатать на машинке, я бы столько не написал». Он же перфекционист: не дай бог, проскочит ошибочка, — надо, чтобы все было аккуратно, правильно, а на компьютере легко все исправить. Когда Марк написал «Учебник эндшпиля», он сказал: «Думаю, лет на 50 я закрыл этот вопрос». При этом в каждое новое издание вносил уточнения, исправления...
Он никогда не халтурил, не писал книги для денег или чтобы сказать: «У меня 100 публикаций», всегда хотел донести мысль, ради которой начинал работу. Марк говорил: «У меня материала, наверное, еще на 20 книг, но я начинаю писать, когда у меня рождается идея, и уже под нее отбираю материал из того, что уже есть, ну и дополняю». Писать книгу ради книги, без идеи — такого у него никогда не было.
Книгу «Новые анализы старых партий» Марк задумал очень давно, причем хотел написать ее в соавторстве с Михаилом Талем. Договорился с ним, что в книге будут проанализированы партии Таля. Эти анализы должны были включать комментарии Таля того времени, когда игралась партия, потом его же анализ, но на момент написания книги, а потом Марк должен был показать, как эту партию можно использовать в тренерской работе. Он считал, что очень интересно посмотреть, как мыслит сильный шахматист, как меняются его оценки позиции со временем и т. п. Таль согласился, но потом заболел, так что не сложилось. Однако через много лет Марк все же отчасти осуществил свою идею, хотя книга, конечно, получилась совсем другой.
В последние годы жизни он понимал, что осталось мало сил, и торопился осуществить хотя бы часть задуманного. Все говорят, что его последние книги, в особенности «Искусство маневрирования», очень качественные и интересные. Работал через силу, ему чисто физически было очень тяжело сидеть, болела спина, но он продолжал трудиться каждый день.
Насколько Марк был аккуратен в делах, настолько же его не интересовал внешний вид. Не знаю, сколько раз за почти 40 лет нашей совместной жизни он брался за обувную щетку.
У Марка был хороший вкус, хотя в моде он, конечно, не разбирался. Но если я сомневалась, что надеть, то спрашивала Марка, и это всегда был хороший совет. Или, скажем, он не умел танцевать, но чувство ритма у него имелось. Никогда не пытался ни на кого произвести впечатление, его это абсолютно не интересовало. И сколько раз я ему говорила:
- Марк, не надевай этот костюм, я тебе другой погладила!
Он отвечал:
- Инна, какое это имеет значение?
Марк всегда много читал, любил слушать бардов. Он считал, что у него плохая память, но знал наизусть множество стихов Галича, Высоцкого, последнее время высоко ценил творчество Тимура Шаова и любил его цитировать. Когда они с Тимуром познакомились, с гордостью показал мне его визитку, на которой Шаов написал: «Всегда доступен».
Во времена, когда Высоцкого еще не издавали, он сделал свою очень хорошую коллекцию его песен: собрал у всех друзей пленки и выбирал лучшую запись каждой песни, помнил все нюансы. Вот Марк собрал, допустим, восемь вариантов одной и той же песни, и все восемь вариантов прослушивал, и не один раз, пока не выбирал лучший.
Когда мы только поженились, меня поразила его память, точнее даже — избирательность его памяти. Например, он рассказывает что-то о матче Алехин — Капабланка 1927 года или о каком-то давнем турнире, говорит, что в таком-то дебюте на таком-то ходу белые сделали такой-то ход. Помнит все! Другая ситуация: только вчера мы были в гостях, познакомились с каким-то человеком. Сегодня он зашел к нам в гости. Марк смотрит на него так, словно видит первый раз в жизни! Из телефонных номеров помнил два-три от силы. Никогда не запоминал то, что было ему неинтересно. А огромную махину шахматной информации помнил прекрасно.
Болезни преследовали его всю жизнь: проблемы начались еще в детском возрасте, в школе у него обнаружили язву желудка, потом онкология, с которой он боролся на протяжении 17-ти лет, перенес 8 серьезных операций. Как-то мы приехали в больницу в Обнинске, я там бегала по врачам, чтобы получить разрешение на очередную операцию. Врач тогда мне сказал: живого места нет. Но Марк очень мужественно держался. Все понимал, но никогда не жаловался, все держал в себе...
Конечно, какие-то трудности в совместной жизни неизбежны. Марк никогда не говорил высоких слов о любви, и всякое сюсюканье — не в его, да и не в моем стиле. Мы прожили вместе почти 40 лет, и все эти годы Марк всегда меня поддерживал в любых ситуациях. Когда, например, у меня на работе возникали сложности, он всегда говорил: «Не бери в голову! Сиди дома, отдыхай, занимайся собой». Никогда не возникало никаких денежных конфликтов, не было контроля в каком-либо виде. У нас было полное взаимное доверие. Я всегда знала, что у меня есть надежный тыл, надеюсь, он тоже это чувствовал.
читать следующую главу