Загадка Файна (продолжение)
№ 389. Испанская партия С76
ФАЙН - АЛЕХИН
АВРО-турнир 1938, 13-й тур
1.е4 е5 2.Кf3 Кс6 3.СЬ5 а6 4.Са4 d6 (улучшенная защита Стейница) 5.0-0 (5.С:c6+; 5.с3) 5...Сd7. В старину пробовали и 5...Ке7?! (Яновский — Стейниц, Гастингс 1895), и 5...Кf6 (Торрес — Алехин, № 118), а позже — 5... Cg4!? (№ 448).
6.с3 (скромнее 6.Kс3 Тартаковер — Капабланка, Берлин 1928) 6...g6. Довольно надежная, хотя и несколько пассивная система. Альтернатива - 6...Kf6 7.d4 с небольшим перевесом белых, например:
1)7...g6 8.Kbd2 Фе7 9.Ле1 Сg7 10.Кf1 0-0 11.Cg5! (11.Кg3 Ласкер- Блэкберн, Нюрнберг 1896) 11...h6 12.Сh4 (Ботвинник — Болеславский, СССР(ч) 1945);
2)7...Cе7 8.Ле1 (не 8.d5 Кb8 9. Сс2 Сg4! Боголюбов — Алехин, Роттердам(м/20) 1929) 8...0-0 9. Кbd2 Ле8 (так играли в 50—60-е годы Смыслов, Глигорич и Портиш, отвергая «кечкеметский вариант» Алехина - 9...Се8?!) 10.Лf1! h6 11. Кg3 Сf8 12.Сd2 b5 13.Сс2 Кa5 14.b3 c5 15.d5 Кh7 16.h3 и т.д. (Карпов - Вестеринен, Ницца(ол) 1974).
7.d4 Сg7. «Алехин снова играл ва-банк, но в испанской партии черным трудно что-либо предпринять, когда белые выбирают явно ничейную систему» (Флор).
8.de. Позже в поисках перевеса стали закрывать центр путем d4-d5, переходя к позициям «староиндийского» типа с выгодным для белых разменом белопольных слонов:
1)8.d5 Ксе7 (8...Кb8!? Лутиков — Бронштейн, Москва 1959) 9. C:d7+ (9.с4 Геллер — Медина, Гётеборг(мз) 1955) 9...С:d7 10.с4 b6 (10...Кf6 11.Кс3 0-0 12.c5!?) 11.Кс3 f5 и далее 12.ef (Фишер — Филип, Кюрасао(тп) 1962; Шорт — Спасский, Лондон 1986), 12.Ке1 (Белявский — Смыслов, Ленинград 1977), 12.Кd2 (Сакс — Смыслов, Суботи- ца(мз) 1987) или 12.Фb3(Леко — Гиоргадзе, Батуми 1999);
2)8.Ле1 Кge7 (Мичелл — Капабланка, Гастингс 1919) 9.d5 Кb8 (9... Ка5!? 10.С.:d7+ Фd7 11.b3! Ананд - Шорт, Мерида 2001) 10.Сd7+ К:d7 11…Се3!? h6 12.Кfd2 0-0 13.с4 f5 14.f3 (Ю.Полгар — Спасский, Будапешт (м/4) 1993) или 8...Кf6 9.d5 (не 9. С:с6 Сc6 10.de К:е4 11.ed 0-0! 12. dc Ф:с7 с достаточной компенсацией за пешку) 9...Ке7 10.с4 0-0 11.Кс3 h6 12.b4 Kh5 13.C:d7 Ф:d7 14.c5 (Бакро — Хюбнер, Эврё 2004).
8...К:е5. На 8...de со времен партий Яновский — Блэкберн (Лондон 1899) и Ейтс - Алехин (Нью- Йорк 1924) неприятным для черных считалось 9.Сg5.
9.К:е5 de. Плохо 9...С:a4? 10. Ф:а4+ b5 из-за 11.К:f7! А на 9...С:е5 белые наверняка избрали бы не 10. Кd2?! С:а4 11.Ф:а4+ Фd7 12.Ф:d7+ Кр:d7= (Томас — Капабланка, Будапешт 1929), а энергичное 10.f4 (Шовальтер — Аткинс, матч США - Англия 1898) или 10.Сb3 с идеей f2-f4-f5 (Керес).
10.f4! Новое, гораздо более сильное продолжение, чем встречавшееся до этого 10.Сe3 К16 11.Кd2 0-0 12.Сc2 Фе7= (Ауэс -Пшепюрка, Франкфурт 1930).
10...С:a4. На руку белым 10...ef 11.С:f4. Позже испытывалось 10... Ке7, на что Керес (1952), Бронштейн (1978) и Геллер (1987) с успехом играли 11.f5!
11 .Ф:а4+. Поворотный момент в партии.
11 ...Фd7? Четвертый чемпион мира стремится к эндшпилю, не видя в нем особых проблем для черных. «Алехин, очевидно, возлагал большие надежды на своего активного короля. Однако дальнейшее развитие событий показало, что положение короля в центре является только источником затруднений для черных», — писал по горячим следам мастер М.Юдович.
Полвека спустя этот вариант реабилитировал седьмой чемпион мира, сыграв 11...b5! Например:
1)12.Фb3 ef 13.C:f4 Кf6 14.Кd2 (неопасны и две рекомендации Юдовича: на 14.а4 хорошо 14...0-0 15.Кd2 с6, а на 14..Сg5 — просто 14...Фd6) 14...0-0 15.Лае1 Кd7 (15... Кg4!? Таль — Мухаметов, Москва 1991) 16.Фc2 1/2 (Геллер - Смыслов, Сочи 1986);
2)12.Фc2 ef 13.C:f4 Кf6 14.Сg5!? (14.Кd2 0-0 15.Кf3 Фe7 16.Лael Лfe8 17. Крh1 c5 18.e5 Кd5= Геллер — Смыслов, Бад-Вёрисхофен 1991) 14...Фе7! 15.e5 Ф:e5 16.С:f6 С:f6 17.Фf2 Сe7 18.Ф:f7+ Крd7, и черные, отразив наскок, получили даже чуть лучшие шансы (Кир. Георгиев — Смыслов, Биль(мз) 1993).
12.Фd7+ Крd7 13.fe Кре6 14. Сf4 Лf8. Оказывается, у черных довольно неприятный эндшпиль. «При 14...Ке7 15.Кd2 Кс6 16.Кf3 белые угрожают немедленно решить партию путем Кg5+ или Кd4+» (Юдович).
15.Кd2 С:е5. Алехин надеялся, забрав пешку.е5, получить контригру против слабой пешки е4, но не учел динамических факторов позиции: инициатива на стороне белых. То есть Файн в очередной раз превзошел соперника (и какого — самого чемпиона мира!) в оценке возникающей позиции. Да, АВРО был поистине его «турниром жизни»...
16.Кb3. Интересный ход, но еще сильнее 16.С:е5!? Кр:е5 17. Кf3+ Кре6 18.е5 Кh6 19.Лае1, и черных ждет тяжелая, беспросветная защита (Корнеев — Пинейро, Дос- Эрманас 2000).
16...С:f4 17.Л:f4 b6.
18.а4!? Сюрприз! Сохраняло перевес и автоматическое 18.Лаf1 или 18.Кd4+ Кре5, и здесь не 19.Лaf1 (Портиш — Лендьел, Будапешт 1961) из-за 19...с5, a 19.g3! Но Файн использует уход черной ладьи с ферзевого фланга и начинает игру по всей доске, распыляя внимание противника (современный подход!). И буквально за несколько ходов ему удается расшатать и разрушить бастионы черных.
18...Кре5?! Серьезная неточность: видимо, неожиданная новая угроза а4-а5 сбила Алехина с толку. Недостаточно и 18...а5?! 19.Кd4+ Кре5 20.g3 h6 (20...Ке7? 21.Кf3+ Юдович) 21.Лd1 Ке7 22.Кf3+ Фе6 23.е5 и т.д.
Лучший шанс заключался в 18... Кf6! 19.а5 Кре5, и в случае 20.g3 черных спасло бы 20...К:е4 21.ab ab 22.Л:a6 f5 23.Кd4 (23.Л:b6 Лb8!) 23... Крd5 24.Л:b6 Лb8! (Трингов - В.Ковачевич, Стара-Пазова 1988). Лучше 20.Лff1! К:е4 21.ab cb 22. Л:а6, хотя после 22...f5! 23.Кd4 (23. Л:b6 Лb8!) 23...Л16 (теперь на 23... Крd5 есть 24.Лd1) 24.Ла7 перевес белых невелик. Поэтому стоит подумать об усилении их атаки на 16-м и 18-м ходах.
19.g3 Кf6. На первый взгляд черные преодолели все затруднения.
20.Кd2! Защищая пешку е4 и создавая угрозу Кf3+. Конечно, Алехин недооценил этот тонкий ход «назад»: сработала психология! Кажется, что белые должны идти вперед - 20.а5, вскрывая линию «а» или обеспечивая коню поле с5, но тогда после 20...К:е4 21.ab cb 22. Л:а6 f5 23.Л:b6 Лb8! черные достигали уравнения.
20...Кh5? Решающая ошибка. Вариант 20... Кре6 21.а5 b5 22.Кb3 Кd7 23.Кd4+ Кре7 24.Кс6+ Кре6 не сулил черным ничего хорошего, но по крайней мере сразу они не проигрывали.
21.Лf2 Кре6 (плохо 21...Лd8 22. Кf3+ Крd6 23.Кg5 или 21...f6 22.а5! b5 23.Кf3+ и т.д.) 22.а5! Ла8. «Если 22...b5, то 23.Кb3 Крd6 24. Лd1 + Креб 25.Лdf1, и нельзя играть 25...f6 из-за 26.g4» (Юдович).
23.Лaf1! (еще один неожиданный ход: оказывается, нечем держать пешку f7!) 23...Лhd8. Или 23...Лhf8 24.g4 Кg7 25.ab cb 26. Лf6+ Кре7 27.Л:b6+-.
24.Кf3! Кре7 (на 24...f6 решало 25.Кd4+! Крd7 26.g4) 25.ab cb 26. Кg5 h6 (26...f6 27.К:h7 и т.д.) 27. Л:f7+ Крd6 28.Кf3 g5 29.Кd4 (29.Лh7!?) 29...Ле8 30.Лh7 Лh8 31.Лff7. Файн по обыкновению точен в реализации преимущества.
31 ...Л:h7 32.Л:h7 Лf8 33. Л:h6+ Кf6 34.Кf3 Крс5. «Алехин, очевидно, верит в свою шахматную звезду. Сдача здесь была бы совершенно уместной» (Юдович).
35.Кd2 g4 З6.Лgб Кd7 37. Л:g4 Ке5 38.Лg5 Крd6 39.Лf5 Лd8 40.Кf3 Кd3 41 .Лd5+ Кре7 42.Л:d8 Крd8 43.bЗ Кре7 44. Кd2 а5 45. Крf1 b5 (тут партия была отложена) 46. Кре2. Записанный ход. Не приступая к доигрыванию, черные сдались.
Впечатляющий разгром! Трудно припомнить, чтобы Алехина в его чемпионские годы так переигрывали — разве что Ботвинник в упомянутой партии 7-го тура...
В итоге Файн догнал Кереса, но по дополнительным показателям (лучшему коэффициенту Бергера) победителем был объявлен эстонский гроссмейстер. На закрытии турнира Керес произнес по-немецки короткую речь и, в частности, заявил: «Говоря здесь о победе, я подразумеваю нашу победу, то есть совместно с моим коллегой Файном. Нашим лозунгом, лозунгом молодых было и остается: бороться и еще раз бороться!»
Выступил и Файн — единственный участник, кроме Эйве, говоривший по-голландски. Он поведал, что весной хотел было отказаться от участия (возможно, когда не стал чемпионом США?) и что компания АВРО едва ли не силком затащила его на турнир, но... «Видите, что из этого получилось!» По свидетельству очевидцев, Ройбен не выглядел огорченным из-за того, что не получил преимущественного права на матч с Алехиным.
Тем не менее шахматный мир увидел в нем одного из реальных претендентов на мировую корону. Его сенсационные европейские победы напоминали о временах Морфи и Пильсбери. «Файн играл тогда смело и даже азартно, проявляя как оригинальное позиционное понимание, так и тактическую изобретательность», — напишет полвека спустя Ботвинник. Действительно, американский гроссмейстер превосходил соперников в глубине стратегического видения. Правда, он так и не выиграл ни одной серьезной партии у Капабланки, который тонко чувствовал опасность и, хотя недосчитывал варианты, крайне редко неверно оценивал позицию и ошибался в стратегическом планировании (разве только в нестандартных ситуациях, вроде случая с Решевским — № 384). И все же, сыграв 25 партий с пятью чемпионами мира — Ласкером (+1), Капабланкой (=5), Алехиным (+3— 2=4), Эйве (+2-2=3) и Ботвинником (+1=2), - Файн добился уникального результата «+3»!
«Анализируя с Файном, переживаешь все сюрпризы кросса, — писал со знанием дела Фред Рейн- фельд. — Требуется изрядная подвижность ума, чтобы поспевать за рокочущими волнами его комментария, за исправлениями, предложениями, нагромождаемыми одно на другое. Такую скорость обычно связывают с поверхностностью или неточностью, но с Файном обстоит всё не так. Он очень работоспособен и основателен в своем анализе. Я видел его тратящим целые дни, чтобы совершенствовать и шлифовать варианты, которые другие бы спокойно отложили в сторону. Файн феноменально начитан, особенно в области философии и психологии, любит музыку великих композиторов. Он прочитал с завидной обстоятельностью все книги Достоевского, но ненавидит детективы. По темпераменту он пессимист и, как Бертран Рассел, верит, что только формальная логика может спасти мир от всех его хронических бед. Недавно он заинтересовался политикой и зорко следит за высказываниями политиков, отмечая их ошибки с мазохистским чувством облегчения. Он любит спорить и беспощадно пользуется ошибками соперника. Его сатанинский юмор редко не попадает в цель... То, что его иногда сбивает с пути и мешает ему больше, чем другим мастерам, так это его не очень холодный темперамент. Но надо признать, что инстинкт логики помогает ему компенсировать этот недостаток».
Вернувшись домой из Европы, Файн продолжил занятия психологией, что не только увлекало его, но и давало средства к существованию. Попутно он изучал шахматные окончания и в итоге написал прекрасную книгу «Бэйсик чесс эн- дингс» (1941), ставшую библией для нескольких поколений шахматистов. «Этот труд по глубине, краткости и ясности изложения является первым и подлинно научным исследованием в области эндшпиля, — писал позднее Ботвинник. - Как только я получил эту книгу, она стала неизменно сопровождать меня на всех соревнованиях».
Продемонстрировал Файн свою огромную силу и за доской, победив еще в трех открытых чемпионатах Америки (1939—41). В первом из них он набрал 10,5 из 11! Отставший на пол-очка Решевский был изумлен, что не занял 1-го места: «Оказывается, иногда даже две ничьи при девяти победах в остальных партиях — недопустимая роскошь!»
Столь же яростной была двухнедельная гонка между ними на 3-м чемпионате США (1940), финиш которого оказался точной копией 2-го чемпионата (1938): снова перед последним туром у Сэмми было 12,5 из 15, а у Ройбена — 12, и снова всё решала партия между ними, в которой белыми играл Файн. Но если два года назад он начал с 1 ,d4, то на сей раз — с 1.е4 и попытался одолеть соперника в открытом бою: был разыгран главный вариант защиты двух коней. В острой позиции черные, уже находясь в цейтноте, допустили серьезную ошибку, но белые прошли мимо выигрывающего продолжения. Упорному Сэмми удалось спастись и в третий раз подряд стать чемпионом страны. Возможно, именно эти два турнира подорвали боевой дух Файна: ведь оба раза он играл очень хорошо — и оба раза остался вторым...
Хэнон Рассел недавно поведал мне об одной из любимых шуток позднего Решевского, которой вдруг спрашивал собеседника: «Как вы думаете, сколько раз Файн был чемпионом США?» Тот начинал мучительно вспоминать... «Ни разу!» — подсказывал Сэмми и задавал коварный вопрос: «А как вы думаете почему?» Тут собеседник совсем уж терялся — и тогда Решевский торжествующе заявлял: «Да потому что во всех этих чемпионатах играл я!» И впрямь удивительно, что великий Файн, триумфатор АВРО-турнира и семикратный победитель открытых чемпионатов Америки (уникальный рекорд!), так и не стал чемпионом своей страны...
Во время Второй мировой войны он работал в одном из подразделений военно-морского флота США, где помогал вычислять вероятное местоположение германских подводных лодок. Не оставил и литературного поприща, опубликовав еще три популярные шахматные книги. К слову, Файн был первым американским гроссмейстером (не считая иммигранта Стейница), так много писавшим о шахматах.
В 1942—45 годах он подтвердил свою славу лучшего блицора Америки: выиграл четыре чемпионата по молниеносной игре, а в довершение дал сенсационный сеанс одновременной игры вслепую на четырех досках с контролем по 10 секунд на ход — и победил со счетом 4:0 (одним из его соперников был 17-летний Роберт Бирн, в будущем известный гроссмейстер). Но в серьезные шахматы Файн играл редко, пропустив два чемпионата США. В 44-м он выиграл небольшой матч у Стейнера (3,5:0,5), летом 45-го стал вторым — снова за Решевским! — в Панамериканском чемпионате... Через месяц он сыграл на 3-й доске в знаменитом радиоматче СССР — США и уступил набирающему мощь Болеславско- му (0,5:1,5).
После кончины Алехина весной 1946 года в шахматном мире шли споры, каким образом должен быть определен следующий обладатель мировой короны. Файн давно, еще в октябрьском номере «Чесс ревью» за 1944 год, предлагал провести с этой целью матч-турнир сильнейших гроссмейстеров. И конгресс ФИДЕ в Винтертуре (июль 1946), несмотря на отсутствие представителей США и СССР, выразил именно такое пожелание, назвав имена участников-претендентов: Решевс- кий, Файн, Керес, Эйве, Ботвинник и Смыслов.
Последние трое вскоре подтвердили свой класс в Гронингене (американцы и Керес там не играли), а через несколько дней после турнира вся шестерка встретилась в Москве на втором, теперь уже очном матче СССР — США. Эйве был здесь главным арбитром, Ботвинник играл с Решевским (1,5:0,5), Керес — с Файном (1,5:0,5), Смыслов — с Денкером (2:0) и т.д. Представился идеальный случай провести переговоры о том, как определить нового чемпиона мира.
Уместно напомнить, что в то время на Западе обсуждалась здравая идея провозгласить чемпионом Эйве — как единственного оставшегося экс-чемпиона — и затем провести матч между ним и победителем матч-турнира претендентов. Если же устроить матч-турнир не удастся (советские шахматисты еще не входили в ФИДЕ), то можно провести матч Эйве с многократным чемпионом США Решевским. Интересно, что у Файна была на сей счет иная, совершенно оригинальная точка зрения, обнародованная им на склоне лет: «На основании результатов АВРО-турнира и с учетом ситуации в мировых шахматах в период войны нас с Кересом следовало объявить сочемпионами на период с 1946 по 1948 год - между смертью Алехина и матч-турниром на первенство мира».
С той встречи «большой шестерки» в Москве начался примерно полуторагодичный отрезок истории борьбы за шахматный трон, до сих пор окутанный дымкой таинственности (кое-что уже было освещено во 2-м томе). В частных беседах с коллегами Файн по-прежнему высказывался за проведение матч-турнира, но в самих переговорах участвовать не мог, так как должен был срочно вернуться к началу осеннего семестра в университет
Южной Калифорнии, где он преподавал курс клинической психологии. Чтобы успеть на самолет, он даже сыграл на несколько часов раньше вторую партию с Кересом. А представлять свою точку зрения на переговорах попросил Решевс- кого, оставив тому формальную доверенность.
Воистину чемпионом становится тот, кто при прочих равных условиях жаждет этого больше других! Спустя много лет в статье «Рыцарь, уклонившийся от боя», посвященной памяти Файна, Ботвинник напишет: «Его отказ играть в матч-турнире, пожалуй, не был неожиданным. Еще в сентябре 1946 года, накануне совещания шести сильнейших шахматистов мира, он внезапно покинул Москву из-за неотложных дел на родине. Неужели дела эти были важнее первенства мира?»
А вот как Ботвинник описывает в своих мемуарах то историческое совещание (на котором кроме пяти гроссмейстеров присутствовали крупные советские чиновники Романов и Кеменов со своим переводчиком):
«Возражений против матч-турнира шести в принципе не было. Как только это выяснилось, я положил на стол давно подготовленный и во всех тонкостях продуманный проект «соглашения шести» о матч-турнире на первенство мира; предложил его обсудить и подписать. Здесь началось... И пришлось же поработать нашему переводчику! Минут пять он переспрашивал нас, входил в курс дела. Затем освоился, понял, что каждый отстаивает, стал переводить синхронно. Затем он стал копировать наши интонации, вместе с нами кричал, сердился, был подчеркнуто вежлив... Такого переводчика никогда более я не встречал — настоящий артист!
Эйве и Решевский и слышать не хотели о соглашении, они даже не интересовались его содержанием. Они явно хотели оставить вопрос открытым. Догадаться о том, что они сговорились разыграть первенство мира без советских шахматистов, было нетрудно. Это и подтвердилось впоследствии. Надо было действовать решительно. «Если соглашение не будет рассмотрено и подписано сегодня, — говорю я в унисон с переводчиком, — завтра я направлю открытое письмо шахматистам в мировую прессу, где расскажу, что произошло на нашем совещании...»
Романов делает мне большие глаза, Кеменов — какие-то знаки. «Что это, угрозы?!» — взвизгнул Решевский вместе с переводчиком. Но прагматик Эйве быстро смекнул, что произойдет, если Ботвинник письмо напишет! Спокойным тоном, как бы и не было никаких споров, он просит прочесть проект соглашения. Всё прошло весьма мирно — проект был объективным. Только Решевский потребовал, чтобы по пятницам (после восхода звезды) и по субботам (до ее восхода) он был свободен от игры.
- Позвольте, но ведь раньше вы играли в эти дни?
- Да, но я и потерял отца - бог меня наказал...
Против таких аргументов спорить было невозможно, и все согласились. Половина соревнования должна быть в Гааге, другая - в Москве. Каждый с каждым играет по четыре партии, всего двадцать туров».
Вечером на приеме по случаю закрытия матча выяснилось, что высшее советское руководство еще не дало добро на такую схему матч- турнира («наверху» хотели, чтобы он полностью проходил в Москве). Поэтому, по словам Ботвинника, Романов предложил заключить джентльменское соглашение (без подписания), и если в течение месяца возражений не будет, оно войдет в силу автоматически. «Эйве был тронут, остальные участники также согласны. Все расстались мирно и дружелюбно».
Увы, Кремль противился этому соглашению много месяцев и фактически его дезавуировал. Поводом к этому якобы послужила заметка в одной голландской газете, где высказывалось опасение, что советские участники могут разыгрывать между собой договорные партии и это повлияет на исход матч-турнира. «Очевидное мнение, которое разделяли очень многие», — писал впоследствии Файн.
В эту смутную пору у него возникли неожиданные проблемы в Америке. «Неразбериха началась уже в 1946 году, — пишет Вальтер Хеуэр. — Известно, как спортивные организации США проводят свои отборочные соревнования, как строго они придерживаются правил и защищают свои прерогативы. Не составила исключения и шахматная федерация: шахматные функционеры заявили, что только они знают, кого Америка пошлет на чемпионат мира. Файн не участвовал в чемпионате США 1946 года, в связи с чем было сразу заявлено: он в матч-турнире играть не будет - туда поедут те, кто играл в чемпионате страны (то есть победитель Решевский и второй призер Кэжден. — Г. К.). Такое решение явно угнетающе подействовало на Файна, гроссмейстера экстракласса и духовного отца того самого матч-турнира на первенство мира. Возможно, что этим объясняется его отказ от участия...»
Деятели Шахматной федерации США не поддерживали Файна и потому, что он вместе с рядом других мастеров пытался создать в Америке конкурирующую шахматную организацию, которая больше заботилась бы об улучшении материальных условий для профессиональных игроков (вспомним, что еще в 1939 году американские шахматисты — четырехкратные олимпийские чемпионы! — не поехали на олимпиаду в Буэнос-Айрес, так как федерация не смогла выполнить их финансовых требований).
Словом, когда на конгрессе ФИДЕ в Гааге (август 1947) представители СССР все-таки подтвердили свою приверженность прошлогоднему московскому соглашению, к сожалению, выяснилось, что Файна среди участников матч-турнира не будет. В советской печати скупо сообщалось, что он «сделал окончательный выбор в пользу науки». Действительно, в тот период Файн писал диссертацию, защитив которую в 1948 году, он получил степень доктора психологии. Казалось бы, всё понятно. Однако осталась загадка: ведь ФИДЕ не исключала Файна из матч-турнира, и при желании он мог игнорировать мнение американской федерации. Так в чем же крылись истинные причины его неучастия?
С довольно реалистичной версией Хеуэра мы уже знакомы. Файн тоже впоследствии писал, что ему не разрешили играть, видимо, имея в виду отказ Шахматной федерации США выделить средства на его участие в матч-турнире. И все же ответ на вопрос скорее надо искать не в Америке.
В ноябрьском номере «Чесс ре- вью» за 1948 год Файн дал, казалось бы, исчерпывающее объяснение: «В те дни, когда проходил матч-турнир, я не преподавал и не был связан с университетом никаким контрактом, но работал над докторской диссертацией. И отказался от участия в матч-турнире потому, что не хотел прерывать свое исследование. Излишне говорить, что никто не согласовывал со мной удобные для меня сроки. На самом деле матч-турнир был организован столь причудливым образом, что мне даже не прислали официального приглашения из оргкомитета; я знал о нем только из публичных сообщений или частных разговоров».
Со временем объяснение Файна обросло любопытными подробностями. Через десять лет в одной из своих книг он уточнил, что был готов играть в 1947 году, но после того как русские отказались от первоначальных договоренностей и затянули решение этого вопроса почти на целый год, играть он уже не мог: «К тому времени я как раз начал осваивать новую профессию психоаналитика». Спустя еще почти два десятилетия Файн объяснит свой отказ тем, что был недоволен переносом матч-турнира на следующий год и «общим развитием событий». И добавит: «Кстати, ни одному из западных участников по сути не было предложено никакого финансового вознаграждения, а ведь им, в отличие от их советских коллег, абсолютно ничего не оплачивали».
Как свидетельствует гроссмейстер Ларри Эванс, однажды Файн в разговоре с ним с горечью обронил, что отказался играть в 1948 году потому, что «не хотел в течение трех месяцев наблюдать, как русские будут «сплавлять» друг другу партию за партией». Впрочем, трудно сказать, думал ли Файн так всерьез, поскольку официально он этого никогда не утверждал. И поступал мудро: иначе ему пришлось бы доказывать то, что не имеет явных доказательств (как, например, причины четырех подряд поражений Кереса от Ботвинника).
Так покинул шахматную сцену один из величайших мастеров середины 20-го века (о его редких выступлениях в 1948—51 годах упомянуто на стр. 135). В последующей многогранной деятельности Ройбена Файна, автора около 30 книг, особенно интересны, хотя и небесспорны его работы, посвященные анализу психологии шахматной игры. Под этим углом зрения он, в частности, написал книги о финальном матче претендентов Фишер — Петросян (1971) и матче на первенство мира Спасский — Фишер (1972). Между прочим, он не верил, что в 1972 году Фишер вел преднамеренную психологическую войну.
Напоследок — еще одно неожиданное и парадоксальное суждение Файна из той же книги: «Среди многочисленных мифов о Фишере есть и такой: будто бы он никогда не играет на ничью. Тщательный анализ его стиля показывает, что скорее верно обратное. Он всегда избирает или старается избирать дебюты, в которых ему, по крайней мере, легче достигнуть уравнения. И лишь когда на доске устанавливается равновесие, он начинает раскачивать лодку, давая противникам шанс ошибиться, что те зачастую и делают. Одна из наиболее характерных особенностей его стиля именно в том, что он так редко рискует».