Олимпийский долгожитель: Решевский
Сэмюэль Решевский (26.11.1911 — 4.04.1992) был самым знаменитым шахматным вундеркиндом после Капабланки. Но гораздо важнее другое: он стал одним из немногих связующих звеньев между двумя шахматными эпохами, разделенными Второй мировой войной. Решевский входил в число сильнейших шахматистов мира как при жизни Ласкера, Алехина и Капабланки, так и в течение четверти века от Ботвинника до Фишера. Он единственный игрок в истории, сыгравший почти сотню турнирных партий с одиннадцатью чемпионами мира!
Решевский родился в польском местечке Озоркув, неподалеку от Лодзи, в ортодоксальной еврейской семье. Он был младшим среди шести детей и уже в двухлетнем возрасте выказывал незаурядные способности. Когда Сэмми было пять лет, он освоил правила шахмат — подобно Капабланке и Кересу, просто наблюдая за тем, как играют домашние. Вскоре ребенок попросил отца позволить ему доиграть позицию, в которой тот признал себя побежденным, — и довел партию до победы, «к великому удивлению отца и его партнера».
Эта история настолько типична для начала пути вундеркиндов, что невольно вспоминается забавная шутка Зигберта Тарраша о том, как однажды в Монте-Карло он будто бы анализировал отложенную позицию в присутствии женщины с грудным младенцем: «Уже больше часа я напряженно смотрел на доску. Отчаявшись, я уже хотел сложить фигуры, как вдруг младенец, который проявлял признаки беспокойства, протянул свою ручонку в сторону ферзевого фланга белых, посмотрел на меня интеллигентными глазами и закричал требовательным голосом: «Аа-аа!» Обеспокоенная мать поднялась и унесла малыша, она его явно не так поняла. Я же догадался, что хотел сказать мне ребенок. Будто пелена спала с глаз: да, я должен пойти ладьей на линию «а»! Ликующий, я помчался в турнирный зал».
Сэмми сказал не только «а», но и «б»: за короткое время обыграл всех шахматистов Озоркува и был отвезен отцом в Лодзь — известный шахматный центр начала 20-го века. Здесь он, сыграв несколько показательных партий, привел в восторг почтенного маэстро Георга Сальве. И не только его: вид шесгилетнего карапуза, дающего «взрослым дядям» сеанс одновременной игры на 20-25 досках, вызывал всеобщий ажиотаж. И когда на исходе 1917 года вундеркинд появился в шахматном клубе Варшавы, сразиться с ним пожелал сам Акиба Рубинштейн! Понятно, что Сэмми имел мало шансов, хотя знаменитый гроссмейстер играл черными и вслепую.
К счастью, текст этого единственного поединка между Решевским и Рубинштейном сохранился: 1 .е4 е5 2.Кf3 Кс6 3.Сс4 Сс5 4.0-0 Кf6 5.Кс3 d6 6.h3 h6 7.d3 g5 8.Кd5 g4 9.Кg5 К:d510.ed hg 11 .dc bc 12.hg d5 13.Фe2 Фf6 14.Сb3 Фh6 15. Ф:e5+ Сe6 16.Ф:h8+ Ф:h8 17.С:g5 Крd7 18.c3 Лg8 19.Сe3 С:g4 20.Сd1 Сh3 21.g3.
21...Л:g3+ 22.fg С:e3+ 23.Лf2 Фg7 24.Сg4+ Ф:g4. Белые сдались. По обычным меркам, конечно, партия слабая, но она представляет собой исключительный исторический интерес.
Несмотря на легкую победу, после игры Рубинштейн похвалил юного соперника: «Однажды ты станешь чемпионом мира». А затем показал ему свою хрестоматийную партию с Ласкером (№ 61), и Сэмми будто бы обнаружил, что возникший ладейный эндшпиль можно было выиграть на два хода быстрее...
Мать с отцом очень гордились успехами сына и возили его с показательными выступлениями по всей Польше, а в начале 20-х решили познакомить с талантами Сэмми и другие страны Европы. «Так началась моя профессиональная карьера шахматного вундеркинда, — вспоминал Решевский. — В сопро
вождении родителей я отправился в турне по столицам европейских государств, выступив в том числе в Берлине, Вене и Лондоне».
А также в Амстердаме, где 29 февраля 1920 года состоялась еще одна историческая встреча. Среди двадцати соперников восьмилетнего Сэмми по сеансу одновременной игры оказался будущий чемпион мира - 18-летний Макс Эйве, в то время уже второй призер чемпионата Голландии. Много лет спустя он сумел вспомнить начальные ходы этой партии (Эйве играл черными): 1 .е4 е5 2.Кf3 Кc6 3.Сb5 а6 4.Са4 Кf6 5.0-0 Ке4 6.d4 b5 7.Сb3 d5 8.de Cе6 9.с3 Cе7 10.Лe1 0-0 11 .Cс2 Сg4 12.C:е4 de 13.Ф:d8 Лa:d8.
14.Л:е4?? Лd1 + 15.Лe1 С:f3, и черные выиграли фигуру.
Чуть позже Эйве любезно предложил ничью, но мальчуган, упрямо сжав губы, ответил по-немецки: «Ich will siegen» («Я хочу выиграть»). Но он, естественно, проиграл, и это было единственное поражение Сэмми в сеансе, который закончился со счетом +17-1=2 в его пользу. В следующий раз они с Эйве встретились за доской только в 1936 году — на супертурнире в Ноттингеме...
Бывали соперники и совсем иного рода: партия с немецким губернатором Варшавы надолго запомнилась чудо-ребенку. Вообще интерес к нему проявляла не только шахматная публика. Берлинский психолог д-р Франциск Баумгартен провел с ним серию тестов, результаты которых оказались чрезвычайно любопытными. Сэмми, никогда в жизни не ходивший в школу и не видевший книжек с иллюстрациями, практически не имел представления об арифметике и не узнавал животных, изображенных на картинках. Зато при проведении тестов на визуализацию Сэмми решал задачи, трудные для детей и вдвое старше его, и даже справился с такой, которая до того была не по зубам ни одному ребенку! Тесты на память выявили и вовсе потрясающую картину. Сэмми дали четыре минуты на изучение 40 фигур, каждая из которых была нарисована на отдельной карточке. Затем карточки убрали. Мальчик восстановил все фигуры без единой ошибки и в правильном порядке. Таких результатов не было даже у взрослых!
Психолог особо отметил самостоятельность ребенка, который отказывался в процессе тестирования от какой бы то ни было помощи. Когда Сэмми спросили, что он сделает, если вдруг загорится штора, он сказал: «Возьму ведро воды и вылью его на штору». А на вопрос, не лучше ли вызвать пожарную команду, ответил: «Я могу справиться и сам».
Четверть века спустя Решевский так рассказывал об этом периоде своей жизни:
«Четыре года я находился в фокусе общественного интереса. Люди дивились на меня, тыкали пальцами, хлопали по плечам, задавали вопросы. Профессора измеряли мой череп, подвергали меня психоанализу. Репортеры брали интервью и писали всякие небылицы о моем будущем. Фотографы нацеливали на меня объективы своих камер.
Конечно, такую жизнь ребенка нормальной не назовешь, но сказать, что мне всё это совсем не нравилось, значило бы покривить душой. Были и удовольствие, испытываемое от путешествий из города в город вместе с семьей, и наслаждение от сотен игранных партий, из которых большая часть оканчивалась моей победой, и осознание своего «особенного» шахматного дара. Мне постоянно задавали один и тот же вопрос, на который мне нечего было ответить: как мне, ребенку, удается играть так сильно? Я не мог дать ответ тогда, не могу и сейчас. Игра в шахматы была для меня как дыхание - естественной функцией организма, не требующей сознательных усилий. Правильные ходы приходили сами собой, как поступает воздух в легкие. Попробуйте объяснить кому-нибудь, как вы дышите, и вам станет чуточку яснее, почему мне так трудно было давать объяснения».
Дальнейший путь семьи Решев- ских лежал в Америку. В первый же вечер по прибытии в Нью-Йорк, 3 ноября 1920 года, он посетил Маршалловский клуб, где был представлен многолетнему чемпиону США Фрэнку Маршаллу и ветерану американских шахмат Альберту Ходжесу, а затем сразил завсегдатаев моментальным решением предложенных ему задач. В течение нескольких недель проходили триумфальные, полностью оправдавшие ожидания местной публики выступления вундеркинда, а затем началось почти двухлетнее турне по городам США - до Западного побережья и обратно. Решевский вспоминает, что он давал сеансы в шахматных клубах, общественных залах, театрах и даже универмагах. В Филадельфии на его выступлении присутствовало свыше трех тысяч человек! На газетчиков почему-то особенное впечатление произвел сеанс Сэмми в военной академии Уэст-Пойнт, где он выиграл 19 партий из 20 при одной ничьей.
Стало общим местом говорить о том всплеске интереса к шахматам в США, который вызвали победы Фишера в 60-70-е годы. Но не будем забывать о том, что в первой половине века Решевский сделал для популяризации нашей игры в Новом Свете, возможно, не меньше. По свидетельству современников, многие шахматные клубы были открыты, а те, что влачили жалкое существование, — обрели новую жизнь благодаря интересу публики к уникальным способностям десятилетнего Сэмми.
По возвращении в Нью-Йорк в октябре 1922 года Решевского ждало серьезное испытание — первый в жизни мастерский турнир! И хотя его результат оказался довольно скромным (1. ЭдЛаскер — 4 из 5; 2. Яффе — 3; 3—6. Дж.Бернштейн, Бигелов, Решевский и Яновский — по 2), партия с Давидом Яновским ознаменовала для него новую веху в карьере. Знаменитому франко-русскому маэстро, сыгравшему два матча с Ласкером и имевшему в своем послужном списке победы над всеми чемпионами мира от Стейница до Алехина, было тогда 54 года. Его главные успехи остались в прошлом, но отдельные поединки он еще мог проводить на высочайшем уровне: два года спустя здесь же, в Нью- Йорке, Яновский выиграет классическую партию у Боголюбова, а в Земмеринге (1926) принудит к капитуляции Рубинштейна.
Весьма любопытно свидетельство победителя турнира Эдуарда Ласкера: «Надо ли говорить, какие умственные и физические нагрузки выпали на долю ребенка и какой опасности подвергалось его здоровье... Уже после двух дней игры его восхитительно розовые щеки побледнели, взгляд погас. Турнирные дела Сэмми шли не очень хорошо, однако ему посчастливилось испытать триумф, затмивший все его предыдущие успехи в сеансах. Он победил Яновского, который никак не хотел поверить, что этот малыш может представить опасность для кого-либо из участников. Начало партии Сэмми провел действительно плохо, и после 12 ходов Яновский сказал мне: «Что там за чепуху вы городили? Мальчишка понимает в шахматах не больше, чем я в ходьбе по канату! Посмотрите на его позицию! Ему же скоро будет нечем ходить! Полный паралич!» Положение черных было и впрямь почти безнадежно. Все же я посоветовал Яновскому не расслабляться; хотя он продолжал играть довольно беспечно, его атака всё усиливалась, и наконец Сэмми оказался практически беззащитен...»
№383
ЯНОВСКИЙ - РЕШЕВСКИЙ
Нью-Йорк 1922
38.h4. Яновский долго рассчитывал эффектный выпад 38.Кg5+! hg 39.Лg5, но решил с ним повременить. Хотя мог выиграть: 39...Фе4 (39...Крh6 40.Фg3!) 40. Фf2! Фf4+ 41.Ф:f4Кf4 42.Л:g8 Л:g8 43.Л:g8 Кр:g8 44.d7 или 39...Лf7 40.Фg3!, и не спасает ни 40...Лg7 41.Лh5+ Крg8 42.Лh6 К:e5 (42...Кf8 43.Фh4) 43. fe! Л:g3 44.Л:g3+ Фg7 45.Л:e6 (Pe- шевский), ни 40...b5 41.cb c4 42. Лh5+ Крg7 43.Фg5 Лh8 44.Л:h8 Л:h8 45.d7!, ни 40...Лbf8 41.Лh5+ Крg7 42.Фg5 Лh8 43.Л:h8 Л:h8 44.d7, и эта пешка стоит черным ладьи.
38...Фс6 (не лучше 38...Фd7 39. Кg5+ hg 40.Л:g5 Фf7 41.Фf3, а если 39... Крh8, то 40.Ke4!) 39.h5. И здесь выигрывало 39.Kg5+! (Решевский) 39...hg 40.Л:g5 Фe8 41.Фf3 Фf8 42. d7 Лd8 43.Лh5+ Крg7 44.Фg3 Фf7 45. Фg5 Лh8 46.Л:h8 Л:h8 47.h5+-.
39...Кh8 40.Кg5+? Поздно! Теперь к успеху вело 40.Кh4!, например: 40...Фа4 (безнадежно и 40... Л:g2+ 41.Лg2) 41.К:f5! ef 42.Лg8 Л:g8 43.Лg8 Крg8 44.е6+-.
40...hg 41.fg Кg6! «Мастерское отражение угрозы!» (Тартаковер). «Неожиданный ресурс. Спасение черных кажется чудом» (Решевский).
42.Лg3. Продолжение 42.hg+ (42.Фh3 Лh8! Тартаковер, Решевский) 42.. Крg7! (42... Крg6 43.Лg3 Лh8+ 44.Лh3Крg7 45.Лh6 Ф:а4 46. Фе2=) 43.Лg3 Лh8+ 44.Лh3 Л:h3+ приводило к позиции из партии.
42... Крg7 43.Лh3 Лh8! «Начиная борьбу за линию «h», которая в итоге заканчивается в пользу черных» (Решевский).
44.hg (44.Фе2? Ф:а4; нет смысла и в 44.Ла1 Кf8, ибо взятие коня еще не проигрывает) 44...Л:h3+. Здесь партия была отложена и доигрывалась после двухчасового обеденного перерыва.
45.Кр:h3? Неудачный записанный ход. Как указывает Решевский, путем 45.Ф:h3! Лh8 46.Ф h6+! Крg8 47.g7 Лh7 48. Крg3 Л:h6 49.gh Фe4 50. d7 белые вынуждали ничью.
«Во время обеда Яновский был удручен течением борьбы, сокрушался об упущенном выигрыше. «Знаете, Ласкер, — сказал он, — вы были правы. Мальчик — чудо. Чувствую, партию я проиграю». Я попытался убедить его не терять оптимизма: мне было жаль старого маэстро, в который раз погубившего прекрасную партию. Представляю, сколь тягостной для него была одна только мысль о поражении от ребенка» (Эд.Ласкер).
45...Ch8+ 46. КрgЗ Ф:а4 47. Фf3 (47.Лf1 Ф:с4) 47...f4+! Добиваясь вскрытия линии «f». Напрашивалось 47...Ф:с4, но после 48. Лh1! Л:h1 49.Ф:h1 угрозы белых достаточны для ничьей.
48.Крg4 (48.Ф:f4 Фb3+) 48... Фс2 49.Ф:f4 Фе2+ 50. КрgЗ Фd3+. Сэмми начинает давать шахи, видимо, чтобы выиграть время. Решало 50...Лf8! 51.Фf6+ Сf6 52. gf+ Крf8 53.g7+ Крg8 54. Крh3 Фh5+ и Фe5.
51.Крg2 Фе2+ (51...Лf8!) 52. Крg3 Фh2+? И вновь к победе вело 52...Лf8-+.
53.Крf3Лf8 54.Фf6+! (спасительный шанс) 54... Крg8. «После 54..Лf6+ 55.gf+ Крg8 56.d7 Фd2 57.g7! черные должны смириться с ничьей ввиду постоянной угрозы f6-f7+» (Решевский). Например: 57…Фd7 58. Кре2! (с угрозой Лh1) 58...Фb7 59. Кре3 (или даже 59. Крf2 а4 60.Лg3 Фа8 61.Сh3 Крf7 62.Сh8 Фg8 63..Лh3!) 59...а4 60.Лg3 Фb8 61. Крd2 Фа8 62. Крс6 а6 63.Сh3! Крf1 64.Сh8 Фf3+ 65.Крd2 Фf2+ 66. Крd3 Фd4+ 67. Крс2 Ф:с4+ 68. Крd2=.
55.d7! Л:f6+ 56.gf?! Проще форсировало ничью 56.ef! Фd2 57. Ch1 или 57.f7+ Крg7 58.Лh1, «и так как в случае 58.Фd759.Лh7+ Крg6 60.f8К+ белые выигрывают, черные должны удовлетвориться вечным шахом» (Решевский) — 58... Фd3+ и т.д.
56...Фd2. Последний критический момент сражения.
57.Лh1? Роковой промах: теперь белые теряют все пешки. Конечно, необходимо было 57.g7 Ф:d7 58. Кре2! (см. примечание к 54-му ходу черных).
57...Фd3+! (57...Фd7?? 58.f7+) 58.Крg2 Фg6 + 59. Крf2 Фf5 + 60.Крg2 Фg4+ 61. Крh2 Фе2 + 62. Крh3 Фd3+ 63. Крh4 Ф:d7 64. Сg1 + Крf8 65. Крg5 f4. Белые сдались. «Бедный Яновский в тоске и отчаянии остался сидеть за доской и долго еще показывал зрителям красивую комбинацию, которой он должен был разгромить соперника на 38-м ходу» (ЭдЛаскер).
А Сэмми? «Я был настолько возбужден и переполнен счастьем, — вспоминал Решевский, — что сразу взял такси и помчался домой, чтобы сообщить об этом своим родителям. Всю дорогу я прыгал и вертелся на сиденье, а когда мы приехали в гостиницу, то я помчался вверх по лестнице, не дожидаясь лифта. Оглушив родителей криком: «Я победил Яновского!» — я запел. В тот вечер, один из счастливейших в моей жизни, я пел так громко, что мешал другим разговаривать».
Лет пятьдесят спустя у родителей такого исключительного ребенка, наверное, не возникло бы особых сомнений в выборе жизненного пути для своего чада. Но в семье Решевских резонно считали, что Сэмми пора уже оставить детские забавы и всерьез заняться учебой. Шутка ли, до 12 лет ребенок ни разу не был в школе! И тут помог случай. В 1924 году, когда Решевский выступал в Чикаго, его пригласили сыграть показательный матч с одним из мастеров в доме Джулиуса Розенвальда, крупнейшего торгового магната и филантропа (в середине 50-х в Нью-Йорке проводились турниры на Кубок Розенвальда, в одном из которых Решевский впервые встретился с юным Фишером). Хозяин дома, очарованный талантом мальчугана, пообещал оказать ему всяческую поддержку, если тот займется своим образованием, и предложил Решевским поселиться в Детройте, в доме Морриса Стейнберга, известного бизнесмена и деятеля местного шахматно-шашечного клуба. Родители с радостью согласились, и с гастролями было покончено.
Сыграв напоследок летом 1924 года в чемпионате Западного побережья (1. Карлос Торре), Сэмми приступил к учебе: примерно за полгода занятий с частным педагогом он прошел всю программу средней школы и был принят сразу в старшие классы. В школьные годы он лишь один раз, летом 27-го, позволил себе сыграть в шахматном турнире, благо очередной чемпионат Западного побережья проходил совсем неподалеку от Детройта. В 1929-м, закончив с высокими оценками школу (где он, в частности, занимался пением и изучал иврит), Решевский поступил в университет Детройта на отделение бухгалтерского учета, а через два года, когда семья переехала в Чикаго, перевелся в тамошний университет... Стейнберг был его старшим другом, опекуном и советником; не забывал о нем и Розенвальд, в летнем доме которого Сэмми гостил во время каникул. Здесь он иногда давал сеанс игры вслепую двум сыновьям хозяина, и долгое время это было единственным, что напоминало о прежних днях. Сэмми вел жизнь обычного американского парня - играл в теннис, бейсбол, плавал, ходил на танцы... По его собственным словам, он стремился изжить репутацию чудо-ребенка:
«Эта задача оказалась мне по плечу. Прошло немного времени, и в общественной памяти остались лишь смутные воспоминания о малыше в матросском костюмчике, который когда-то давал шахматные представления. А если кто и спрашивал о том, что же случилось с малышом с труднопроизносимой фамилией — тем самым, который не так давно обыгрывал всех подряд в шахматы, то ответ на свой вопрос ему получить было не от кого. Лишь самые близкие друзья знали, в чем дело: юный Сэмми учился читать и писать!»
Тут надо бы пояснить слово «труднопроизносимая». Если в Польше люди легко выговаривают Rzeszewski (кстати, в советских журналах довоенной поры употреблялась именно транскрипция «Рже- шевский»), то в Америке Сэмюэлю пришлось несколько упростить написание своей фамилии. Что касается «смутных воспоминаний», то и правда, люди что-то помнили, но нетвердо. Примечателен смешной случай, о котором напомнил уже в 21-м веке Генна Сосонко: «В 1935 году Флор побывал на гастролях в Палестине. «Это вы тот самый Шмулик, который приезжал сюда мальчиком давать сеансы одновременной игры?» — спросили Сало (он, как и Сэмми, был небольшого роста. — Г. К.). Нечего и говорить, что для всех коллег Сэмми Решевский с тех давних пор навсегда остался Шмуликом».