ООО «Шахматы», Санкт-Петербург,
тел: +7-905-223-03-53

ОЛИМПИАДА В БУЭНОС-АЙРЕСЕ

И ХАМЕЛЕОН ДОННЕР

Я много раз участвовал в мировых шахматных Олимпиа­дах. За команду СССР играл шесть раз: первый раз в Лейп­циге в 1960 году, последний - в Ницце в 1974-м. Позже не раз выступал за команду Швейцарии. Но, пожалуй, са­мые яркие воспоминания свя­заны у меня с Олимпиадой 1978-го года в Буэнос-Айресе, где я впервые представлял Швейцарию.

Я прилетел в Южную Аме­рику вскоре после изнуритель­ного матча с Карповым на Филиппинах, где разница по времени с Аргентиной была 11 часов. По дороге из Азии в Америку я задержался на два дня в Европе, в Швейцарии. А прямо с самолета, и часа не прошло, я уже сидел за доской, играл партию против китай­ского шахматиста. Обратите внимание: китайцы в этот мо­мент уже откололись от так называемого «лагеря социализма», ведомого Советским Сою­зом. А как вели себя по отно­шению ко мне представители этих «стран социализма»? О, это было интересно наблюдать! Люди из СССР, Болгарии, ГДР, Монголии, Кубы, встре­чаясь со мной, проходили «сквозь меня», как будто я был человек-невидимка. Венгры замечали меня, могли уступить дорогу, поляки кивали, у не­которых хватало смелости даже со мной поздороваться. Един­ственные, кто разговаривал со мной, как с нормальным че­ловеком, были румыны!

Эта Олимпиада оказалась единственной, где советские уступили первое место. Побе­дила команда Венгрии. Да и за второе место шла отчаянная борьба — с советской сборной конкурировали американцы. В последнем туре команда США должна была встретиться со швейцарцами. Мне позвонили из штаба американцев и по­просили сделать маленькое одолжение — не играть в этот день. Но даже из злости по от­ношению к советским я не мог себе такого позволить. Я вы­играл партию. Американцы отстали от советских на очко. Моя преданность шахматам была высоко оценена западны­ми журналистами.

Когда беседуешь с судьями Олимпиады, они объясняют, что жеребьевка во время Олимпиады производится автомати­чески, с помощью компьюте­ра. На самом деле, все не так просто. Ведь существуют на­пряженные отношения между некоторыми странами, и орга­низаторы, как и судьи, по мере сил стараются предупредить ненужные столкновения, обо­стрение ситуации. В первую очередь это касается расселе­ния участников. Принимаются во внимание схожесть при­вычек, образа жизни людей. Ну, и желательно не допустить встреч за шахматной доской тех, скажем, арабских стран, которые не признают само су­ществование Израиля с его шахматной командой. Но мо­жет быть, самой хлопотливой задачей организаторов было предупредить матчи команд «стран социализма» со Швей­царией — из-за меня, конечно. Это ограничение существенно сказалось на классе противни­ков нашей команды, и мы за­няли одно из лучших мест в истории Швейцарии — вошли в дележ с 6-го по 13-е. Огра­ничение оказалось на руку и мне — мои противники на пер­вой доске были не слишком сильны. С результатом 8 из 10-ти я, как выяснилось, добился абсолютно лучшего результата на Олимпиаде! И как след­ствие, был избран журналис­тами лучшим шахматистом года. В истории присуждения шахматного «Оскара» это ока­залась крупная победа журна­листов Запада над социалистическим лагерем. Победа?! А разве на этом поле тоже вое­вали? Да, для лагеря социализ­ма любая деталь имела поли­тическое значение, и при при­суждении «Оскара» они высту­пали единым фронтом. А их западным коллегам подобная «коллегиальность» и не сни­лась! Но на этот раз что-то слу­чилось. Мое выступление на Олимпиаде произвело фурор; за блок западных журналистов активно боролся мой пресс-атташе Эдуард Штейн, перед глазами журналистов, хотя и в некотором отдалении, маячи­ли фигуры моих жены и сына... При голосовании впервые был посрамлен советский ставлен­ник, чемпион мира А. Карпов!

Запомнилось еще немало деталей Олимпиады. Я собирал подписи игроков, участников Олимпиады под воззванием за освобождение заложников ~ членов моей семьи, оставшей­ся в СССР. Не все шло глад­ко. Советского Союза боялись во всем мире. Под разными предлогами поставить свою подпись под гуманитарным воззванием старались укло­ниться уроженцы Швеции, США... Интересный случай произошел с командой Ирака. Обычно я подходил к каждому игроку в отдельности, просил подписать. Это увидел человек с военной выправкой, по-видимому, руководитель коман­ды Ирака. Он взял у меня лист для подписи — как я понял, чтобы я не приставал к членам его команды, а через часик вер­нул мне его со словами: «Я, — он произнес это с ударением, — я подписал!» Я с благодар­ностью вспоминаю урок, пре­поданный мне иракским полковником. Оказывается, в мире демократии есть люди, которые боятся иметь собственное мне­ние. А в тоталитарном мире бывают люди, которые имеют свое мнение и охотно и резко выражают его...

Мне вспоминаются в этой связи мои взаимоотношения с голландским гроссмейстером Яном Доннером. Интересный человек, воспитанный в духе левосоциалистических идей. Пожалуй, первый красочный рассказ о нем я услышал в се­редине 60-х годов. Он выиграл турнир в Венеции в 1967-м году, получил помимо денеж­ного приза дорогое ювелирное изделие и публично, в резких выражениях заявил, что пода­рит его в фонд борьбы против американцев во Вьетнаме. Впрочем, к Соединенным Штатам Америки у него было непростое отношение. Об этом я узнал позже.

Впервые мы установили с ним товарищеские отношения во время турнира на Кубе 1969 года. Я трижды играл на Кубе, на­чиная с 1963 года. Замечал ухудшение с каждым годом ее экономического положения. Вспоминаю год 1963-й. Я вы­играл Мемориал Капабланки, получил довольно большую сумму денег. Пошел в гаван­ский универмаг «Эль сигло» купить что-нибудь для своей жены. Заглянул в отдел жен­ской одежды, выбрал несколь­ко блузок; продавщица в роли манекенщицы по очереди на­дела каждую и прошлась мимо меня. Потом я сказал: «Завер­ните, я беру все». «Нет, это невозможно, — ответили мне. — У нас карточная система, одна блузка — это полугодовая норма!» Это было мое первое близкое знакомство с эконо­мическим положением Кубы.

Однако Олимпиада 1966 года была проведена на Кубе образцово. В наши дни, когда спортивные соревнования при­влекают тысячи и тысячи лю­дей, требуется большой, отлич­но слаженный коллектив ра­ботников, их обслуживающий, нужны немалые финансовые средства. Страна с тоталитар­ным режимом способна удов­летворить этим требованиям. Способна выделить крупные средства в порядке рекламы своей формы правления. Я уча­ствовал более чем в дюжине

Олимпиад, но на моей памяти организация соревнования в Гаване — одна из лучших.

И вот три года спустя я сно­ва играю в турнире памяти Капабланки. Я вижу на улицах измученных людей, женщин в порванных чулках, видавшие виды машины. Автобусы ходят круглые сутки. В них, я заме­чаю, ночуют люди. По-види­мому, бездомные. В отеле «Га­вана либре» барахлят конди­ционеры, еда несвежая. Я на­чинаю ходить на обед в столовую советского торгового пред­ставительства. По моему сове­ту и Доннер стал вместе со мной посещать советскую сто­ловую. Простая обстановка у советских, еда простая, но отравиться нельзя, все свежее. Вряд ли левый социалист Дон­нер вывел какие-либо полити­ческие заключения из проблем нашего питания в Гаване...

Мой первый турнир в Гол­ландии, в Вейк-ан-Зее, 1968 год. Я выиграл первые семь партий. Последнюю, седьмую — у вероятного конкурента — Таля. За три тура до конца мне уже обеспечено первое место. Я получаю поздравительную телеграмму от принца Клауса. Очень приятно, по-моему, для любого шахматиста. Но у Доннера свое мнение. Он говорит мне: «Принц Клаус — немец­ких кровей. Поэтому его не любят в Голландии. И вот та­ким образом он пытается за­воевать популярность». И не пришло в голову Доннеру, что бороться за популярность нуж­но было не столько Клаусу, сколько шахматам. При поддержке именитых людей, в том числе и принца Клауса!

Во время соревнований 1968—71 годов я познакомился, вошел в хорошие отношения с одной семьей в Амстердаме. С их помощью я открыл счет в голландском банке. И при каж­дом удобном случае старался послать деньги на этот счет. Напомню, что в то время иметь счет за границей советским было запрещено. Нарушая этот запрет, я вел себя явно не так, как подобало члену компартии. Выиграв какой-то турнир, я обменял деньги, и на руках у меня оказалась банкнота 1000 гульденов. Во время Олимпиа­ды в Скопле 1972-го года я пе­редал эту банкноту Доннеру и попросил отдать ее семейству Кадлубиков в Амстердаме. Что он и сделал. А лет через 5 со­циалист Доннер спросил меня: «А что, ты уже тогда планиро­вал бежать из СССР?»

Кстати, наши разговоры шли по-английски. Как я это всегда представлял, you в английском языке — это уважи­тельная форма обращения, как Вы по-русски, Sie по-немецки или usted по-испански. Тем не менее, разговаривал он со мной таким, я бы сказал, не­брежным тоном, что следова­ло понимать: ты, du, tu... Свое­образный человек Доннер. Как-то остроумно высказался про него Бент Ларсен: «Дон­неру следовало быть героем- жертвой в романе Агаты Кри­сти — в заключительной сцене все без исключения присут­ствующие имели бы мотив рас­правиться с ним».

1976 год. Я бежал, прячусь от советских ищеек в доме Вальтера Моя в Вестзаане. Кто бы ни пытался к нам зайти - мы не впускаем. Но вот зна­комая физиономия. Доннер! Откуда он узнал, где я нахо­жусь? Видимо, как раньше Берри Витхаус, тоже от слово­охотливой секретарши ФИДЕ, которой я по политической близорукости слишком дове­рился. Доннер вошел. Мы ве­дем с ним более-менее непри­нужденную беседу. Доннер не вникает в психологические тонкости моего пребывания в подвале. Он рубит с плеча: «Вот, ты попросил политичес­кого убежища в Голландии. А знаешь, у каждой страны есть свои проблемы. Помнишь, в 1966-м году был крупный меж­дународный турнир в Штатах, я там играл. Тогда я считал, что Голландия - полицейская страна, и собирался попросить политического убежища в Аме­рике!» Мне было тогда не до сравнений, а сейчас я думаю: год спустя, в 1967-м он рато­вал за уничтожение американ­цев во Вьетнаме. Да, мысль этого человека летала от одной крайности к другой...

В 1977 году, когда я выиграл четвертьфинальный матч пре­тендентов у Петросяна, Доннер не поздравил меня. Но он ска­зал мне: «Ты не можешь себе представить, что бы с тобой слу­чилось, если бы ты этот матч проиграл». Он ничего не доба­вил, но и так было ясно. Сколь­ко бы я ни выигрывал матчей, советские уже начали бойкоти­ровать меня. И чем ниже бы я опустился, тем легче было бы им меня всячески унижать...

Доннер оказался последо­вателен в своих словах и дей­ствиях. В подтверждение ска­занного им в 1977 году он пос­ле моего матча с Карповым в Багио выпустил книжку, где добросовестно переписал все околошахматное вокруг матча на Филиппинах, всю грязь, которой полила меня, бежен­ца из СССР, советская прес­са. Ему бы, западному граж­данину, моему боевому сорат­нику — сколько турниров мы играли бок о бок! - защитить меня, жителя Голландии, от грязных потоков лжи, пущен­ных из Москвы! Но на такое деяние у большого, физичес­ки сильного человека Доннера не хватило силы характера. Я написал ему письмо, откры­тое письмо. Оно было напе­чатано в газете «Фолькскрант» под заголовком «21 вопрос и одно спасибо гроссмейстеру Доннеру». В письме я объяс­нял Доннеру, что он не имел права с расстояния 12 000 ки­лометров безапелляционно судить о матче, не имел права и переписывать советскую точку зрения. А закончил письмо огромным «спасибо!» от лица советских...

Я вспомнил еще одно выс­казывание Б. Ларсена о Доннере: «Все, что он рассказывал, было исключительно интерес­но, но все — неправда!» К со­жалению, далеко не все гол­ландцы познакомились с этим высказыванием Ларсена. Зато на склоне лет, будучи неизле­чимо болен, будучи навсегда прикован к больничной кой­ке, Доннер начал писать. И в тот год был признан лучшим голландским писателем года!

следующая глава

ООО «Шахматы»

Санкт-Петербург

время работы с 10-00 до 19-00

тел. 983-03-53 или 8-905-223-03-53

 SKYPE - Piterchess

 ICQ - 229-861-097

 VIBER: +79052230353

 info@64ab.ru