Борюсь за равноправие.

Приходилось ли вам слышать выражения: «женские шахматы», «женская игра»? Мне приходилось, и не раз, причем иногда произносилось это мужчинами-шахматистами с оттенком нескрываемого превосходства. Люди, говорившие так, совершенно не понимали, что вели себя неучтиво. Для них это были абсолютно нормальные тер­мины, объективно отражающие суть закономерного, с их точки зрения, явления. А именно того явления, что женщины играют в шахматы, безусловно, слабее мужчин.

Да, женщины играют слабее (добавлю — пока). И на то есть и объективные причины, которые почему-то игнорируются, и субъективные.

Существуют и женская легкая атлетика, и женский волейбол или, скажем, женский велосипедный спорт, но в определениях этих нет для женщин ничего обидного и говорится об этом без всякой иронии. А ведь диск или ядро для женщин весят меньше, чем для мужчин, во­лейбольная сетка висит на много сантиметров ниже, а в велосипедных соревнованиях женщин отсутствуют та­кие интереснейшие виды состязаний, как, например, многодневная гонка, гонка за лидером и т. д.

Существуют, следовательно, какие-то объективные физиологические особенности, лишающие слабый пол возможности на равных соперничать с мужчинами в подавляющем большинстве спортивных дисциплин.

Так вот в шахматах эти физиологические особенности прекрасной половины человеческого рода попросту игнорируются. Как и мужчины, женщины играют в длин­ных турнирах, которые длятся порой около месяца — с ночными анализами отложенных партий, со специальной подготовкой к каждой сопернице, с нервными пережи­ваниями, недосыпаниями и т. д. и т. п. Как и мужчинам, нам дается по два с половиной часа на 40 ходов, зна­чит, как и мужчины, женщины попадают в цейтноты, то есть испытывают в ходе шахматной борьбы те же стрессовые состояния, что и шахматисты.

Значит ли это, что я считаю необходимым сделать для шахматисток какие-либо послабления? Ну, допус­тим, сократить число контрольных ходов с 40 до 35? Нет! И не только потому, что такое сокращение — это палка о двух концах: уменьшение числа контрольных ходов неизбежно приведет к тому, что будет отклады­ваться больше партий.

Шахматистки не нуждаются ни в каких поблажках. В конце концов, хотя женщина в силу особенностей сво­ей физиологии, психики уступает мужчине в бойцовских качествах, она все же обладает, в силу тех же самых особенностей, некими компенсирующими качествами. Не зря же появился призыв: «Берегите мужчин!»

Да, женщина сейчас не может пока в шахматах на равных бороться с мужчинами, это так. Но если взять чисто творческую сторону, а она, как критерий мастер­ства, класса (не силы игры!), является, быть может, самой важной в оценке игры шахматиста, то женщины в этом смысле не так уж и уступают мужчинам. Иначе говоря, разница между классом игры шахматистов и шахматисток менее велика, чем разница между силой их игры. Некоторые стратегические идеи, комбинацион­ные замыслы, тактические выпады шахматисток отли­чаются большой глубиной и яркостью.

И если я здесь говорю о том, что женщины в шахма­тах бесспорно слабее мужчин, то имею при этом в виду

одну цель — констатировать, что факт этот объясняется единственно теми преимуществами, которые мужчины имеют перед женщинами не в интеллектуальной сфере, а в остальных, имеющих непосредственное отношение к шахматной борьбе, шахматному спорту. Понимание это­го позволит отнестись к шахматной борьбе у женщин с большим уважением, во всяком случае с таким, какого она заслуживает.

Несведущие люди обычно думают, что шахматы требуют только нервных, психических нагрузок (с чем женщины, как считается подчас, справляются не хуже мужчин), но не физических. В действительности и перед нервными нагрузками более эмоциональная женская натура чувствует себя менее стойкой, а к тому же шах­матная борьба, особенно если в турнире большое коли­чество участниц, требует и самой обыкновенной физиче­ской выносливости.

В книге «Три матча Анатолия Карпова» М. М. Ботвинник пишет: «Шахматы хотя и интеллектуальный, но напряженный труд, шахматист обязан выдерживать жесткую нагрузку». Далее Ботвинник рассказывает о том, сколько времени и сил отнял у него анализ и двукрат­ное доигрывание 20-й партии матч-реванша с М. Талем. И затем продолжает: «Способен ли на такое напряжение человек, если он не настоящий шахматист? Вряд ли» А каково настоящим шахматисткам? Разве им легче?

Не зря все-таки шахматы называют сплавом науки, своеобразного искусства и спорта, причем в 70-е годы спортивные мотивы в шахматах заметно усилились и в некоторой степени подавили собой их творческую сто­рону.

Жесткая и, добавлю, жестокая система отбора, действующая на всех ступеньках шахматной иерархии, несомненно дисциплинирует, упорядочивает всю систему шахматных соревнований, и этим она полезна и необходима. Но вместе с тем олимпийский способ, при кото­ром проигравший напрочь выбывает из дальнейшей борьбы, вольно или невольно заставляет шахматистов частично или даже полностью игнорировать творческие задачи, способствует развитию практицизма, приводит порой к отрицанию риска.

В обстановке такой спортивной напряженности, ког­да надо почти в каждом турнире «отбираться», когда каждый «сбой» беспощадно карается, женщинам труд­но, а может быть, и невозможно конкурировать на рав­ных с мужчинами. Ибо есть, по-видимому, в мужской биологии, в мужском характере нечто, развитое тысяче­летиями человеческой истории и позволяющее им легче переносить такое напряжение, оставаться до последнего тура, до последнего хода в боеспособном состоянии, не расслабляться ни на один момент.

Правда, женщинам не приходится в отборочных со­ревнованиях встречаться с мужчинами, здесь борьба ведется раздельно. В последние годы, однако, нередко устраиваются смешанные турниры, даже чемпионаты (в частности, чемпионат США), где мужчины играют вме­сте с женщинами.

Я, например, участвуя в мужских турнирах, с удивлением заметила, что на последнем часе игры, чаще все­го в последние 15—20 минут, совершаю обиднейшие промахи. Эти промахи особенно частыми бывают тогда, когда я добиваюсь большого перевеса. Если бы я не выпускала победу на последних ходах, насколько выше были бы мои результаты в мужских соревнованиях!

Так что же, меня не хватает на последний час игры? Нет, до сих пор я была достаточно хорошо физически подготовлена и, если и совершала ошибки на пятом часу игры, то не чаще, чем на предыдущих четырех.

Просто я убедилась в том, что мужчины даже в безнадежных позициях защищаются упорно и яростно, бьются до «последней капли крови» — таков уж муж­ской характер. Женщины же, если они убеждаются, что их позиция проиграна, как правило, опускают крылья и стойкого сопротивления не оказывают. Я, к примеру, потеряла много половинок очка, пока уразумела эту черту мужского характера, но и, осознав это, все же продолжала, хотя и реже, амнистировать своих против­ников. И это уже объяснялось, по-видимому, тем, что женщине с ее более мягким характером трудно заста­вить себя находиться в состоянии собранности, жесткой самодисциплины до последнего хода.

Словом, шахматный спорт предъявляет к женщинам точно такие же требования, что и к мужчинам, не делая никаких скидок даже в совместных соревнованиях. Тем не менее, и шахматистки способны — даже во встречах с мужчинами! — на творческие и спортивные взлеты. Только традиционный взгляд на нашу игру, как игру несовершенную, даже слабую, настолько прочно укоренился, что мужчины просто не могут поверить, что жен­щина может задумать и осуществить эффектную идею, сыграть красивую партию.

В связи с этим хочу припомнить случай, который произошел во время одного из матчей между сборными СССР и Югославии. Когда Зворыкина надолго задума­лась над своим ходом, несколько гроссмейстеров — уча­стников нашей команды, были вне себя: в распоряжении нашей шахматистки имелась не очень сложная, но весь­ма эффектная комбинация, и мужчины негодовали — как это Зворыкина ее не видит!

Между тем та продолжала думать и в конце концов сделала другой, увы, прозаический ход, который, правда, тоже привел к победе. Когда после партии гроссмейсте­ры с торжествующим видом показали Зворыкиной упу­щенную ею возможность, она с нескрываемой иронией продемонстрировала им вариант, опровергший гроссмейстерскую комбинацию. Оказывается, Зворыкина ра­зобралась в позиции глубже, чем ее торопливые критики!

Пусть не сочтет читатель за нескромность, если я приведу здесь пример и из собственной практики. В 1974 году я выступала в мужском турнире в Дортмун­де (ФРГ). В третьем туре моим противником был не­мецкий мастер Сервати. В этой партии мне удалось осу­ществить красивую комбинацию с жертвой двух ладей. Под угрозой неизбежного мата Сервати вынужден был сдаться уже на 17-м ходу.

Победа эта доставила мне огромное творческое наслаждение. Партия обошла всю мировую шахматную печать. Позже Михаил Таль, лучший эксперт в мире в области комбинационной игры, дал этой партии очень высокую оценку. Другой известный гроссмейстер в жур­нале «Огонек» и вовсе рассыпался в комплиментах, на­звав партию «бессмертной» и заявив, что она «войдет в золотой фонд шахматных шедевров».

Как ни лестны были для меня эти отзывы в «Огонь­ке», а все же скрывался за ними некоторый обидный подтекст. Дескать, смотрите, женщина, а как красиво играет! Потому что, осуществи такую комбинацию ма­стер-мужчина, комментарии были бы хоть и хвалебны­ми, а все же менее восторженными.

В связи с этим не могу не привести одну курьезную (но весьма характерную!) подробность. Перед моим матчем с Наной Александрия один журналист, написав обо мне, упомянул эту партию, сообщив, что блестящей атакой я очень быстро заставила капитулировать... со­перницу. Ему и в голову не пришло, что я могу в столь эффектном стиле выиграть у мужчины.

Должна признаться, что это не единственный и, ко­нечно же, далеко не самый серьезный пример непредна­меренной дискриминации шахматисток. Куда хуже, я уже говорила об этом, что самая авторитетная шахмат­ная организация — ФИДЕ в течение десятилетий прояв­ляла откровенное неуважение к женскому шахматному движению. А ведь девиз ФИДЕ гласит:       «Мы — одна семья». Так-то оно так, а только в этой семье долгое время сохранялись домостроевские устои.

Достаточно вспомнить, что женские шахматные олимпиады начали свое существование на тридцать лет позже, чем мужские, да и то в первые годы проводились далеко не регулярно и с большими интервалами. Только начиная с 1976 года (спасибо и за это!) число участниц в команде увеличилось с двух до трех при одной запас­ной. (Кстати сказать, в вышедшей у нас в 1974 году книге, посвященной истории шахматных олимпиад, нет ни одного слова о женских олимпиадах, как будто их вовсе и не существует!)

Только с конца 1975 года введено звание гроссмей­стера среди женщин. И это несмотря на то, что некото­рые шахматистки не раз побеждали в личных встречах даже сильнейших гроссмейстеров.

До сих пор не проводятся чемпионаты мира среди девушек, в то время как у юношей проводится даже чемпионат Европы.

Насколько укоренилось представление о женских шахматах как о явлении второстепенном, не заслуживающем серьезного отношения, можно судить по такому любопытному примеру. Известный и очень сильный в свое время мастер И. Я. Кан опубликовал в 1975 году в еженедельнике «64» заметки, посвященные 40-летию с момента проведения в Москве крупнейшего международного турнира. Вспоминая о Ласкере, Кан, между прочим, пишет: «Будучи старейшим участником турнира, ветеран в частных беседах высказывал решимость побо­роться за мировое первенство. При этом, правда, он счи­тал, что приемлемыми для него были бы условия, при которых ему не пришлось бы играть больше трех партий в неделю. Сейчас это желание может показаться стран­ным, ведь так играют в матчах претендентов (и даже претенденток)».

Ах, как мило звучит это «даже»! Скажите пожалуй­ста, даже претендентки получили право играть через день, да еще раз в неделю отдыхать! Как тут не вспо­мнить финальный матч претенденток 1975 года между Александрия и Левитиной. После того как 12 встреч не дали перевеса ни одной из сторон, матч продолжался до первой победы, причем в таком невыносимом напря­жении соперницы провели еще пять встреч! Более того, можно смело утверждать, что ни один из финальных поединков претендентов-мужчин не отличался таким спортивным накалом, таким драматизмом.

Подумать только — 17 партий! А ведь, к примеру, М. М. Ботвинник утверждал, что оптимальное число пар­тий для матча между мужчинами — это 20. И смотрите, шахматистки выдержали этот тяжелейший искус, упор­но сражались, что называется, до последнего вздоха.

Правда, даже при таком регламенте, который кажет­ся уважаемому мастеру слишком мягким для женщин, обе соперницы находились на пределе своих физических и нервных сил. И неудивительно: ведь до этого они вы­ступали в межзональном турнире, где разделили второе-пятое места, потом провели дополнительный матч-турнир, чтобы отсеять пятую лишнюю, а затем сыграли еще полуфинальные матчи!..

Нетрудно догадаться, что матч Александрия — Левитина оказался тяжелым не только для них самих, но и для их тренеров. Во всяком случае, тренер Наны Александрия гроссмейстер Бухути Гургенидзе вернулся с матча бледным и осунувшимся. В интервью, которое он дал после окончания затянувшегося поединка, Гургенидзе заявил, что, по его мнению, претендентка на шахматный престол должна выявляться не в серии мат­чей — пусть этим мучительным делом занимаются муж­чины, — а в матч-турнире шести или четырех участниц.

Уж если гроссмейстер пришел к выводу, что женщи­нам приходится играть в более трудных условиях, чем играют мужчины, то, стало быть, так оно и есть. Я не хочу здесь вдаваться в детали предложения Гургенидзе, как и не хочу вообще обсуждать систему отбора пре­тендентки на матч с чемпионкой мира. Но то, что руко­водители ФИДЕ, скопировав для женщин мужскую систему отборочных соревнований (а это было, ко­нечно, проще всего), допустили промах, для меня бес­спорно.

Совершенно ясно, что перед шахматистками многоступенчатая система отбора ставит слишком сложные задачи. Для сравнения напомню, что мне самой, чтобы встретиться с Быковой, достаточно было сыграть в двух соревнованиях — чемпионате страны (который был одновременно зональным турниром) и турнире претенденток.

Этот промах ФИДЕ, который, не сомневаюсь в этом, будет устранен, объясняется все тем же — нежеланием понять, что шахматисток, если иметь в виду чисто спортивные стороны соревнования, нельзя ставить в те же (и уж тем паче более трудные) условия, нежели муж­чин. Опять-таки я не прошу льгот, а только хочу, что­бы при установлении условий соревнований принима­лись в расчет физические и психические возможности женского организма. В конце концов, кому и зачем нуж­ны чрезмерные перегрузки?

Может быть, кое-кому покажется, что я проявляю здесь чрезмерную горячность. Вполне допускаю это. Но я вижу свой долг чемпионки мира еще и в том, чтобы всячески отстаивать права и достоинства шахматисток.

Но вернемся, однако, к тем причинам, которые продолжают мешать женщинам добиваться тех же спортивных высот, что и мужчинам. Одна из них в том, что женщина сравнительно недавно добилась — и то лишь в социалистических странах — равенства в правах с мужчинами. На протяжении веков шахматами интересовались (только интересовались!) лишь отдельные представительницы высших слоев общества. Шахматы среди женщин не имеют поэтому традиций, своей истории, а это очень важные обстоятельства.

Экс-чемпионка мира Быкова, проделав гигантскую работу, собрала, правда, обширный материал об отдель­ных одаренных шахматистках прошлого. Но — об от­дельных шахматистках. Женское шахматное движение оформилось только после первой мировой войны. У не­которых народов, впрочем, игра женщин в шахматы по­ощрялась как свидетельство светскости, образованно­сти, тонкого вкуса. В Грузии, например, с древних вре­мен существовал обычай вместе с приданым давать невесте и шахматы. Все это, однако, не могло идти ни в какое сравнение с популярностью шахмат среди мужчин.

По существу, накопление традиций женских шахмат­ных соревнований происходит только сейчас. Поэтому неудивительно, что до сих пор в некоторых странах шахматы среди женщин лишь начинают завоевывать популярность либо пока не культивируются вовсе.

Но даже и в том случае, если женщина — как у нас в стране — пользуется теми же социальными правами, что и мужчина, — и тогда условия все же отнюдь не равны. Ведь мужчина не обременяет себя, как правило, большинством домашних забот, он с удовольствием пере­доверяет их, в том числе и воспитание детей, своей суп­руге. И это позволяет ему не только в периоды подго­товки к соревнованиям, но и тем более во время самих турниров полностью сосредоточиваться на шахматах.

Женщина-шахматистка, увы, лишена таких приви­легий. Даже если дома все благополучно, если дети ухожены и есть кому их покормить и погулять с ними, она мысленно — даже иногда во время партии! — на­ходится дома, рядом со своими дорогими и близкими. Нужно ли доказывать, как это мешает полностью отда­ваться шахматной борьбе? А ведь помните: «Шахматы требуют всего человека, полностью...»

Я знаю многих больших шахматистов, таких, как гроссмейстеры Бронштейн, Геллер, которые работают над шахматами по 5-6 часов в день, а, например, вен­герский гроссмейстер Портиш трудится над шахматами и по восемь часов — полный рабочий день. (Кстати, же­на Портиша сопровождает его на многие ответственные турниры.) Нет такой шахматистки в мире, которая мог­ла бы позволить себе такую роскошь! Неудивительно, что в теоретической подготовленности и связанном с этим позиционном понимании, в разыгрывании оконча­ний, в технике игры мужчины превосходят женщин.

Для многих одаренных шахматисток именно семей­ные обязанности и тревоги оказались непреодолимым препятствием для их дальнейшего совершенствования. Мне лично в этом смысле повезло, но, конечно же, и я, отрываясь во время турниров надолго от дома, беспо­коюсь, как там поживают мои родные, как чувствует себя муж Анзор и маленький Датико. А в двух мужских турнирах, не считая целого ряда женских, из-за домаш­них и прочих забот (связанных, в частности, с оконча­нием института) я играла практически без всякой под­готовки.

Есть и совсем специфические причины, которые могут показаться нелепыми и смешными, но в действительно­сти мешают женщинам во время соревнований пол­ностью сосредоточиться на игре. Вряд ли шахматист обратит внимание, скажем, на то, в каком костюме или с каким галстуком пришел на партию его соперник. А женщину — что поделать, такими уж создала нас природа — интересует буквально все — платья или на­ряды других участниц, какие у них броши или кольца и т. д. и т. п. Можете смеяться над этим, но в жизни даже сильных женщин-мастеров, как бы ни были они поглощены шахматами, все эти детали отнюдь не явля­ются мелочами и играют определенную отвлекающую роль.

И все же... Читатель, быть может, обратил внимание на то, что, говоря об отставании шахматисток от шахма­тистов, я употребила слово «пока». Да, несмотря на все специфические трудности и препятствия, класс шахматисток непрерывно растет, медленно, но верно прибли­жаясь к классу мужчин. Это не изолированный процесс, не заслуга отдельных одаренных личностей, а логиче­ское следствие тех огромных социальных перемен, кото­рые происходят в мире и позволяют женщине в самых различных сферах культурной и духовной жизни стано­виться вровень с мужчиной, а иногда даже кое в чем и превосходить его.

В высшей степени характерен такой, вроде бы не столь уж многозначительный факт, как участие женщин в турнирах по переписке. Прежде, например, 15—20 советских шахматисток играли в мужских турнирах по переписке, женских соревнований такого типа вообще, если не ошибаюсь, не было. А теперь у нас в стране про­водятся личное и командное первенства среди женщин с -пятью-шестью полуфиналами, проводится и чемпионат мира.

С удовлетворением хочу отметить, что женские шахматы не только крепнут, набирают силу, но и молодеют.

Помню, когда я, а затем Нана Александрия в 15 лет выступили в чемпионатах страны, это вызвало подлин­ную сенсацию. Но вот Майя Чибурданидзе в 13 лет становится международным мастером и участвует в чем­пионате, а через год вместе с ней выступает в чемпио­нате страны среди взрослых и 13-летняя Нино Гуриели, становится призером чемпионата ВЦСПС еще более юная Нана Иоселиани, и это уже воспринимается ши­рокой публикой спокойно.

В связи с этим на глазах меняется стиль женских шахмат. Девочки играют с бесшабашной смелостью, не боясь никого, не робея перед именами, и некоторые их атаки можно поставить в пример мужчинам. Как ни покажется это странным, но некоторые юные шахматист­ки играют отважнее, задиристее, острее, чем их сверст­ники-юноши.

В 1973 году в матче СССР — Югославия всех удиви­ла Майя Чибурданидзе, которой тогда было всего 12 лет. Многие видели, что во встрече с Калхбреннер она может после подготовительных ходов провести ком­бинацию, но Майя осуществила эту эффектную комби­нацию немедленно, без подготовки! Очень смело играют Наташа Ручьева, Нана Иоселиани, та же Гуриели и по­чти все остальные одаренные юные шахматистки. «Жен­ские» шахматы заметно помолодели, стали, я бы сказа­ла, «девичьими», и это отразилось на их характере, ко­торый становится все более решительным.

Должна сказать, что, говоря «пока», я опиралась и на свою практику, а также практику некоторых других сильнейших шахматисток. Я и Нана Александрия до­вольно часто выступаем в Грузии в мужских турнирах, а изредка (увы!) и в международных. Я глубоко убеж­дена, что, играй я в мужских турнирах хотя бы раза три в год, мне удалось бы набить руку и, приноровив­шись к «мужской игре», вслед за выполнением нормы мастера среди мужчин, чего я уже добилась, получить и гроссмейстерские баллы. Во всяком случае, даже и редко участвуя в мужских международных турнирах, я уже избавилась от всех женских шахматных «комплек­сов» и, надеюсь, сумела заставить как шахматистку уважать себя.

Добиться этого уважения у мужчин было не так-то просто, хотя я не раз довольно успешно конкурировала с ними. Так, например, в Гётеборге я выступала вместе с Геллером и заняла третье место. В Гастингсе я заня­ла первое место в турнире мастеров и тем самым доби­лась права выступать на следующий год в главном турнире, где заняла 5-е место (напомню, что в своем первом выступлении в Гастингсе Ботвинник разделил 5—6-е места), на турнире в Дортмунде в 1974 году разделила 3—4-е места, а в 1976-м в Сандомире — 2-е, лишь на пол-очка отстав от Д. Бронштейна.

Таковы были до сих пор мои лучшие спортивные результаты в мужских турнирах. Но при этом следует учесть, что я находилась по сравнению с остальными участниками в неравных условиях. И не только потому, что мужчины, как я уже отмечала, более выносливы и физически, и психически. Не только потому, что муж­чины отчаянно борются до последнего вздоха, цепко пользуясь любым подвернувшимся шансом, что в сорев­нованиях женщин встречается редко. Есть и другие причины.

Мужчины, например, определенно стыдятся проиг­рать шахматистке, даже если она чемпионка мира. Они играют со мной с полной отдачей всех сил, рискуя даже проиграть из-за усталости следующую партию. Вот почему, например, шахматисты, идущие на послед­них местах и покорно капитулирующие во встречах с гроссмейстерами, играют со мной с необычайным подъемом, играют так, будто от этой встречи зависит судьба первого приза. Прошло немало времени, пока я поняла, почему так много половинок и даже очков я теряю во встречах с заведомо слабейшими участниками.

Но не только боязнь проиграть женщине долгое время руководила моими соперниками в мужских тур­нирах, а и откровенное неверие в мои возможности. Вы думаете, гроссмейстеры, встречаясь с женщиной за шахматной доской, проявляют хоть каплю галантности? Как бы не так! Играя со мной, они забывают порой даже о правилах хорошего шахматного тона и позволя­ют себе то, чего никогда не позволили бы в партии с мужчиной.

Никогда не забуду, как один гроссмейстер, джентль­мен с безукоризненными манерами, доигрывал со мной партию в совершенно равной позиции в течение не­скольких часов и примирился с ничейным исходом лишь тогда, когда на доске остались одни короли.

Спасский на турнире в Гётеборге отложил партию со мной с мизерными шансами на успех. После первого доигрывания шансы его вообще стали уже символиче­скими, и я убеждена, что ни с одним из других участ­ников откладывать такую позицию Спасский бы не стал. При вторичном доигрывании от меня требовалась уже только аккуратность. В течение двух часов я спокойно держалась, но затем под влиянием то ли усталости, то ли чувства затаенной обиды допустила грубый промах и проиграла.

Пожалуй, ни с кем из мужчин-шахматистов не было у меня таких принципиальных поединков, как с Чокылтя. Он выиграл у меня в довольно равной борьбе на международном турнире в Тбилиси. На званом обеде, где были все участники, я публично пообещала Чокылтя, что возьму у него реванш, на что он полушутя-полу­серьезно заявил, что никогда в жизни не проиграет женщине. И вот мы снова встретились с ним на турнире.

Обычно он всегда начинает партию ходом королев­ской пешки, а тут сыграл 1. d4. Я удивилась и взглянула на него с улыбкой, на что Чокылтя не совсем вежливо сказал мне: «Надо за доской думать, а не разыгрывать заготовленные варианты». Его слова задели меня, и я их не забыла, хотя потом Чокылтя признался, что в ответ на 1. е4 побаивался скандинавской защиты. Пар­тию я проиграла, и жажда мщения охватила меня с еще большей силой.

И когда на турнире в городе Врнячка-Баня Чокылтя опять начал партию иначе, чем всегда, выведя первым ходом королевского коня, я его спросила: «Что, опять хочешь «играть за доской», да?» И «сыграла за доской» так, что уже к пятнадцатому ходу позиция белых была настолько тяжелой, что Чокылтя... предложил ничью. Я, конечно, отклонила это любезное предложение и до­билась победы, сдержав тем самым свое слово.

Самолюбивый Чокылтя после этого три дня избегал меня, даже не здоровался, что вызывало непрерывные шутки и смех со стороны остальных участников. Наконец, дипломатические отношения были восстанов­лены, и Чокылтя с тех пор стал относиться ко мне как к сопернице с полной серьезностью.

Было и еще одно обстоятельство, осложнявшее мою задачу во время выступлений в мужских международ­ных турнирах. Как-никак большинство участников было знакомо, хотя бы по женским матчам на первенство мира, с некоторыми моими партиями, имело пусть и приблизительное представление о стиле моей игры. Я же с игрой многих противников знакомилась только непосредственно за доской. Перемена, позволившая мне готовиться к встречам буквально с каждым из соперни­ков, произошла лишь тогда, когда я стала выступать в мужских турнирах вместе с моим тренером и глубо­ким знатоком теории гроссмейстером Гипслисом. Получив возможность пользоваться его огромной картотекой, я вздохнула свободно, перестала блуждать в потемках, а заодно и поняла, какую фору прежде давала сильному полу.

Говоря об игре шахматисток в мужских турнирах, а также об эволюции «женских» шахмат, я не могу здесь не коснуться роли первой чемпионки мира, а кстати, и первой шахматистки, не без успеха выступавшей в муж­ских турнирах. Вера Менчик, занимавшая шахматный трон с 1927 по 1944 год, несомненно опередила своё время, сыграв как популяризатор шахмат среди женщин неоценимую роль.

Дочь чеха и англичанки, Менчик родилась в Москве в 1906 году и прожила здесь до осени 1921 года, после чего с родителями уехала в Англию. Она прекрасно владела русским языком. Любопытно, что в первом чемпионате мира в 1927 году Менчик, как приехавшую из Советской России и говорившую на русском языке, записали в таблице представительницей России.

Вера Менчик навсегда сохранила любовь к нашей стране и пользовалась ответными симпатиями. Когда она выступала в Московском международном турнире в 1935 году, публика горячо болела за чемпионку мира. А когда Менчик сделала ничью с гроссмейстером Флором, претендовавшим тогда на первое место, она получила множество поздравительных телеграмм из многих городов страны.

Менчик побеждала в чемпионатах мира семь раз, причем в четырех выиграла все встречи до одной.

Неудивительно, что, обладая незаурядной шахмат­ной силой и не имея себе равных в женских соревнова­ниях, Вера Менчик участвовала во множестве мужских турниров. По подсчетам Е. Быковой, Менчик посчастли­вилось девять раз встречаться за доской с Капабланкой, восемь — с Алехиным, пять — с Эйве, дважды — с Бот­винником, а также с Флором, Кересом, Файном, Решевским, Тартаковером, Видмаром, Мароци, Лилиенталем, Найдорфом и другими гроссмейстерами и мастерами. Всего она выступила в 50 мужских турнирах (говорю это с завистью!), где сыграла 487 партий— 147 выигра­ла, столько же закончила вничью и 193 — проиграла.

Меня иногда спрашивают, как бы я, по моему мне­нию, сыграла в матче с Верой Менчик? Находились любители польстить, которые уверяли, что Гапринда- швили, дескать, играет сильнее, чем Менчик. Даже покойный мастер В. Панов не удержался от соблазна написать статью «Матч Менчик — Гаприндашвили», в которой, правда, нам обеим досталось на орехи от этого строгого критика.

Мне все подобные сравнения и рассуждения кажут­ся нелепыми. Вера Менчик и я действовали в разные пе­риоды шахматной истории, и сравнивать класс нашейигры, поскольку мы не только не встречались одна с другой, но и не встречались с одними и теми же со­перницами, неправомерно.

Думаю, что в истории шахмат найдется место для нас обеих, и тесниться не надо будет никому.

Может быть, будущие историки шахмат найдут какие-то объективные критерии, по которым можно будет сопоставлять силу и класс шахматисток, живущих в разные эпохи. Но есть нечто, в чем Вера Менчик никог­да не будет иметь соперниц. Этим «нечто» является тот важнейший факт, что своим шахматным творчеством она первой доказала, что и в такой спортивно-интеллек­туальной сфере, как шахматная борьба, шахматное искусство, женщина вполне способна достигать тех же вершин, что и мужчина.

Говоря без ложной скромности, думаю, что и я сти­лем своей игры, всегдашним стремлением к атаке, побе­дами над некоторыми сильными шахматистами-мужчинами способствовала в известной степени тому, что шахматное мышление женщин-мастеров стало богаче, игра их смелее, а во встречах с мужчинами исчез страх, исчез комплекс неполноценности.

Прежде шахматистки проявляли преувеличенную заботу о своих королях, на первом месте стояла безопасность. Обоюдоострых позиций, когда все неясно, когда малейшая неосторожность (как и чрезмерная осторожность!) может привести к немедленному крушению, женщины инстинктивно избегали. Теперь же такие шахматистки, как, скажем, Нана Александ­рия и ее соперница в финальном матче претенденток Ирина Левитина, играют, пожалуй, в более остром сти­ле, чем иные мастера-мужчины.

Образцом творческого отношения к шахматам мо­жет служить Татьяна Затуловская. В ее игре глубокое позиционное понимание органично сочетается с комбинационным дарованием. Если бы Затуловская не была

чисто по-женски чрезмерно эмоциональна и не тратила столько нервной энергии в моменты поражений, она, несомненно, играла бы матч на первенство мира.

В отличие от Затуловской, которой не хватает спортивных качеств, Левитина истинно спортивная натура. У нее зрелое понимание шахмат и в то же время сме­лая, уверенная, острая игра с упором на миттельшпиль. Левитина на редкость талантлива, но, как это порой бывает с одаренными людьми, недостаточно трудолюби­ва. Если ей удастся преодолеть этот свой серьезный изъян и посвятить себя целеустремленной работе над шахматами, Левитина получит все шансы стать претен­денткой на матч с чемпионкой мира.

Играют в мужском стиле и Елена Фаталибекова (дочь Ольги Рубцовой), которая в мужском чемпионате Центрального шахматного клуба от начала и до конца шла в лидирующей группе и разделила пятое место, и венгерки Жужа Вереци и Мария Иванка, и много других шахматисток.

Словом, время так называемых «женских» шахмат проходит! И я горжусь тем, что активно способствовала процессу творческой эмансипации женщин в шахматах, помогла им преодолеть психологические барьеры, отделявшие их от «мужских» шахмат...

Перейти к 11 главе "Отдаю долги"