16. Последствия
Когда Чехов вернулся, меня в Москве не было. Встречали его другие люди, которые, очевидно, сразу же дали ему понять, в каком ключе стоит рассказывать о своем успехе, кого благодарить. О новом чемпионе писали все газеты, но почти нигде я не упоминался: заслуга в его подготовке приписывалась Быховскому, сопровождавшему Чехова на турнире, и его школьному тренеру Равинскому.
В интервью, опубликованном в журнале «64», я всё же фигурировал. В редакции мне дали прослушать пленку с записью долгой беседы. Шахматные журналисты знали, кто на самом деле готовил Чехова к чемпионату мира, и расспрашивали о работе со мной. На вопросы он отвечал честно, но первым на эту тему не заговаривал.
За достигнутый успех мне автоматически полагалось, как минимум, звание «Заслуженный тренер Российской Федерации». Однако представление к почетному званию, подготовленное «Буревестником», было заблокировано в первой же инстанции - в шахматной федерации СССР. Для сравнения замечу, что несколькими годами позже за работу с Наной Александрия мне вручили удостоверение Заслуженного тренера Грузии прямо на церемонии закрытия ее матча против Майи Чибурданидзе.
Действия властей меня хоть и расстраивали, но не слишком удивляли: ведь я понимал, в какой стране живу. Но вот чего я совершенно не ожидал - это поведения Чехова. Я, в общем-то, был хорошего мнения о его человеческих качествах, считал, что он простой парень, не слишком развитый, но неспособный на непорядочность. А тут - ни малейшего проявления благодарности, готовность контактировать со мной лишь как с хорошим знакомым, и не более того. Его равнодушие ко мне и ко всему, что вокруг меня происходило, проявилось во множестве «мелочей», вспоминать которые сейчас уже нет смысла. Очевидно, я недооценивал свойство Чехова, которое можно назвать «советскость». В частности, готовность подчиниться представителям власти, принять их точку зрения и выполнять то, что они скажут.
Я был в шоке, не понимал того, что происходит. Напрямую с Чеховым не говорил (наверно, зря), считал неудобным, но всё время ждал, что вот-вот он спохватится, одумается и сам придет ко мне. Напрасно: чтобы ощутить неладное, Валерию не хватало внутренней интеллигентности. Когда, наконец, мне стало ясно, что Чехов ничего менять не собирается, его всё устраивает, я решил прекратить работу с ним.
Своим друзьям я предсказал, что по инерции Чехов, возможно, неплохо сыграет ближайшие турниры, а затем вступит в длительную полосу неудач, большим шахматистом никогда не станет. Дело в том, что многие важнейшие навыки и умения у него сформировались в самый последний момент. Чтобы их закрепить, требовалось продолжить тренировочную работу в том же направлении, а сам Чехов без помощи тренера сделать это был неспособен в силу нехватки общей и шахматной культуры.
Так и вышло: его умения постепенно расползались, утрачивались. Достаточно сказать, что первую норму гроссмейстера Валерий выполнил лишь восемь лет спустя. В том году в одном из интервью на вопрос корреспондента, чем вызвано отсутствие прогресса после победы в юношеском чемпионате мира, Чехов честно ответил:
- Предполагаю, что причиной неудач был мой разрыв с тренером Дворецким. В том, что это произошло, виноват я сам. Ошибки молодости, которые всем нам дорого обходятся.
Я очень тяжело отреагировал на случившееся. Давило ощущение явной несправедливости. Как же так: ведь, действительно, достиг почти невозможного, вкладывал в дело душу, ради успеха ученика порой действовал даже во вред себе, - неужели он этого не понимает? В последующие месяцы я где-то играл, что-то делал, но никак не получалось выкинуть из головы мысленную жвачку о произошедшем, а потому часто находился в подавленном состоянии. Сдала нервная система, что, конечно, сразу же сказалось на игре и результатах: снизилась способность выдерживать длительное напряжение, возросло количество грубых просмотров. Наверно, в этом и заключалась одна из главных причин, помешавших мне стать гроссмейстером.
В конце 1975 года я неудачно выступил в Ереване в высшей лиге чемпионата СССР. Затем поехал в Вейк-ан-Зее для участия в главном турнире, право на который завоевал годом раньше, выиграв турнир «Б». Мне не хватило очка до нормы гроссмейстера. Класс игры оставался достаточно высоким, но сколько же я там раздарил половинок и целых очков!
Подавленное психологическое состояние сохранялось и на первой лиге чемпионата СССР осенью следующего, 1976 года. Играл я плохо, тяжело, но, тем не менее, имел неплохие шансы вновь попасть в высшую лигу. Однако в предпоследнем туре зевнул Фурману чистого ферзя. Некоторым моим друзьям даже показалось, что ферзя я подставил умышленно, чтобы не играть в высшей лиге! Лишь после этого турнира я, наконец, оклемался, полностью пришел в себя.
Первым, естественным порывом после расставания с Чеховым было бросить совсем тренерскую работу, трудную и неблагодарную, сосредоточиться на своей игре. Возможно, я бы так и поступил, но к тому моменту уже тренировал юного Артура Юсупова, и огорчить его прекращением наших занятий просто язык не повернулся. А через некоторое время настрой изменился: захотелось доказать всем, что результат, достигнутый с Чеховым, я способен повторить и с новыми учениками. И я всё больше и больше переключался на тренерскую работу. Однако с тех пор стал еще внимательнее приглядываться к личности своих подопечных, придавая особое значение их человеческим достоинствам, внутренней порядочности. Взял за правило, которого всегда твердо придерживался: работать только с хорошими людьми, в которых не придется потом разочаровываться. От тех же, чьи человеческие качества вызывали сомнения, и не видно было путей достичь в этой области перелома, я решительно отказывался, сколь бы талантливыми они ни были.