47. Призыв в армию
После ухода Юсупова и Долматова из Университета они подлежали призыву в армию. Помимо Московского военного округа (МВО), в столице базировался еще и округ ПВО (противовоздушной обороны). Между спортивными подразделениями двух округов развернулась нешуточная борьба за гроссмейстеров, в которой участвовали даже генералы. В конце концов, их «поделили».
В те времена существовали так называемые спортивные роты. Состоявшие в них спортсмены высокой квалификации были избавлены от основных тягот армейской жизни, имели достаточно свободного времени для тренировок и участия в соревнованиях. По словам Юсупова, два года срочной службы прошли для него легко, без каких-либо проблем.
После демобилизации Артур продолжал числиться и получать стипендию в армейском спортивном обществе ЦСКА, оставаясь приписанным к округу ПВО. И когда в 1986 году я, наконец, лишился стипендии в «Буревестнике», то по «протекции» Юсупова меня зачислили тренером в его округе, формально приписав к воинской части с каким-то номером. В жизни моей мало что изменилось. Пришлось только регулярно заполнять журнал, записывая туда темы занятий, которые я не проводил с шахматистами, которых (за исключением Юсупова) в лучшем случае знал лишь по фамилии. Да еще время от времени посещать штаб этой части, расположенный, к счастью, не так уж далеко (по меркам московских расстояний) от моего дома.
Однажды (осенью 1987 года) даже возглавил сборную своего округа на командном первенстве Вооруженных сил. Несмотря на длительный отрыв от практики, удалось показать хорошую игру и занять 2-е место на первой доске при таких соперниках, как гроссмейстеры Тукмаков, Лпутян, Ма- ланюк, Тимощенко, Выжманавин и другие. Победные партии с Ха- лифманом и Чеховым приведены в ШБЧ-2, в главе «Староиндийское начало».
После окончания школы у Дре- ева не имелось никаких шансов поступить в институт: слишком уж низок был образовательный уровень. Значит, предстояла служба в армии. Ситуация в его родном городе осложнилась, в частности, и из-за развода родителей, и Леша перебрался в Москву. Мои начальники были рады предстоящему появлению в округе ПВО еще одного сильного шахматиста, и пообещали пристроить его на остававшийся до призыва срок. Действительность оказалась печальной: Дрееву предоставили место в какой-то казарме вне Москвы, где ни нормально жить, ни плодотворно заниматься было невозможно. Так он в течение долгих месяцев и мыкался, не имея приемлемого места жительства.
Приближался призыв. Леша должен был получить официальную бумагу: приписное свидетельство, но оно всё не приходило. Я забеспокоился, обратился к заместителю командира нашей части - энергичному и доброжелательному офицеру, с которым у меня сложились хорошие отношения. Он обещал проверить. Через пару дней меня вызывает:
- Понимаете, войска ПВО - режимные, тут проверяют личные дела, как при поездке за границу. А у вашего парня там есть какие-то отметки, и особист сказал, что его не пропустит.
Я сделал другой заход: наведался к полковнику Михаилу Захряпину, возглавлявшему шахматный клуб Вооруженных сил, и проинформировал, что не удается призвать Дреева в наш округ. Тот удивился:
- Да что за ерунда, быть такого не может. Сейчас выясним.
Снял трубку телефона, позвонил, долго выслушивал, что ему объясняли, затем почесал в затылке и сказал:
- И в самом деле, особисты на него большой зуб имеют. Что же такого он мог натворить?
Пришлось мне выйти на людей, отвечавших за шахматы в другом округе МВО, где нет столь строгих критериев отбора пополнения. Рассказал о Леше, его проблемах, попросил, чтобы ему обеспечили попадание в спортроту. Так и получилось, правда, лишь после полуторамесячного прохождения им «курса молодого бойца». Мы практически перестали видеться с Дреевым, на этом и закончилась наша совместная работа.
Как я уже отмечал в предисловии, шахматы в Советском Союзе были одной из самых привлекательных профессий, что, естественно, способствовало притоку одаренных людей. У нас образовалась хорошая профессиональная среда, высокая конкуренция, проводились сильные соревнования, выходила специальная литература. Неудивительно, что в нашей стране выросло много выдающихся гроссмейстеров. На Западе же, наоборот, профессия шахматиста была одной из худших, с материальной точки зрения шахматы приносили гораздо меньше, чем практически любое иное занятие.
Специальности рабочего, инженера, программиста, не говоря уж о столь высокооплачиваемых профессиях, как врач или юрист, позволяли больше зарабатывать и чувствовать себя в жизни гораздо увереннее. Шахматами занимались только отдельные энтузиасты, серьезное профессиональное окружение у них отсутствовало. Такое вот положение дел и обеспечивало советским гроссмейстерам и мастерам лидирующие позиции на международной арене.
Да, можно утверждать, что успехи советских шахматистов достигались благодаря общественной системе. Разумеется, это вовсе не означает каких-либо ее преимуществ: ведь шахматы были привлекательны лишь на фоне нищенского и бесправного положения представителей практически всех иных профессий: рабочих, крестьян, учителей, врачей, инженеров, научных сотрудников - что никак не является правильным и справедливым.
Кроме того, с полным основанием можно утверждать и обратное: наши шахматисты добивались успехов во многом не благодаря, а вопреки системе! Мы постоянно натыкались на идиотизм советских правил, запретов, ограничений, сложностей с выездом за границу и т.п, а также на повсеместный произвол начальства, от которого зависела спортивная карьера. Пример с Дреевым показывает это, пожалуй, наиболее ярко: огромнейшему таланту практически сломали жизнь, закрыли путь на самый верх. Но о том же свидетельствуют и многие другие истории, рассказанные выше. Так что ситуация была двойственной: система способствовала привилегированному положению шахмат как профессии, обеспечивала сносное существование немалой группы шахматистов, а некоторым - даже весьма обеспеченное, но в то же время постоянно нам вредила, осложняла нашу жизнь.
В следующей главе я вспоминаю эпизоды из своей соревновательной или тренерской практики 70-80-х годов прошлого века, причем, как правило, не чисто шахматные. Они иллюстрируют нравы и атмосферу тех лет, характерные жизненные коллизии, возникавшие при взаимодействии с коллегами и «начальством». Заголовком к главе послужат знаменитые слова Цицерона «О, времена! О, нравы!» из его «Речи против Каталины».