Тренер для избранных
Борис Рывкин
В 1963 году во Дворце пионеров на Ленинских горах появился второразрядник Марик Дворецкий. Вскоре он выполнил норму первого разряда. На фоне остальных юных шахматистов Дворецкий выделялся неплохой игрой в настольный теннис, довольно популярной среди воспитанников Дворца, и оригинальностью мышления, иногда выражавшейся в экстравагантной форме. Например, однажды на глазах изумленных зрителей и к явному неудовольствию тренера Александра Борисовича Рошаля Марк начал турнирную партию нестандартным ходом крайней пешки 1.а4. Эту историю потом долго вспоминали его коллеги — юные шахматисты.
Тем не менее, Дворецкий достаточно быстро прогрессировал. Весной 1965 года он стал кандидатом в мастера, а осенью сыграл в турнире сильнейших кандидатов. Поначалу соревнование складывалось для него не особенно благоприятно, после восьми туров пришлось довольствоваться пятидесятипроцентным результатом. Я стартовал гораздо удачнее и с шестью очками находился в группе лидеров.
И все-таки соотношение сил изменилось в пользу Дворецкого, о чем свидетельствовал исход нашей личной встречи. Прежде я неизменно побеждал Марка: сказывалась двухлетняя разница в возрасте. На сей раз Дворецкий действовал довольно дерзко, избрав черными Будапештский гамбит. Играл он, как всегда, уверенно и почти не задумываясь. Парировав многочисленные угрозы, мне удалось сохранить лишнюю пешку, но не более того. В эндшпиле Марк с поразительной легкостью свел преимущество белых на нет.
Концовку турнира Дворецкий провел выше всяких похвал. В солидном позиционном стиле Марк выиграл пять партий подряд и замкнул тройку лучших, едва не догнав победителей, опытнейших кандидатов в мастера Васильева и Гаврилова. На этом Дворецкий не остановился и совершил впечатляющий рывок наверх. Уже весной 1966 года он разделил 1-2 места в сильном по составу полуфинале чемпионата Москвы и с хорошим запасом перевыполнил мастерскую норму.
В период учебы в университете Дворецкий не добился заметных шахматных успехов, занятия на экономическом факультете отнимали немало времени и энергии. Однако именно тогда проявилась его тяга к глубокому анализу нестандартных ситуаций, возникающих при переходе в эндшпиль. Марк регулярно приносил в шахматный ютуб МГУ внушительные подборки диаграмм и размещал их на доске объявлений. Глаза Дворецкого горели, чувствовалось, что процесс поиска скрытых закономерностей для него гораздо важнее и интереснее спортивной компоненты шахмат.
В 1969 году сборная МГУ на две недели отправилась в Берлин и Лейпциг, где провела несколько матчей с тамошними университетами. По шахматной линии студенческую делегацию возглавлял известный мастер Иосиф Ефимович Ватников. На первой доске выступал будущий гроссмейстер Борис Гулько, на второй — Марк Дворецкий. Мастеров хронически не хватало, поэтому в состав включили нескольких кандидатов.
Играли мы без откладывания с укороченным контролем — 1,5 часа на сорок ходов плюс 30 минут на оставшуюся часть. Встречи носили тренировочный характер, особого накала борьбы не ощущалось. Страсти разгорались только под занавес, в обоюдном цейтноте. Команда МГУ показала достойные результаты, но в памяти большинства участников остались не сухие цифры протоколов, а забавные моменты, неизбежные при пребывании многочисленной группы молодых людей за рубежом.
Однажды на завтрак хлебосольные хозяева неожиданно предложили нам сырой фарш, политый сырым же яйцом. На недоуменные вопросы, как это понимать, отвечали односложно и загадочно: «Тата!» Лишь с появлением переводчика причина недоразумения прояснилась: оказывается, повара решили побаловать нас национальным татарским блюдом. Несмотря на уверения, что это очень вкусно, попробовать сырой фарш никто не рискнул.
Вообще, по части питания присутствовал непривычный перекос в пользу вторых блюд, подававшихся на громадных тарелках с разнообразным гарниром. Супы отсутствовали как класс. Накануне отъезда из Восточной Германии несколько человек, истосковавшихся по домашним борщам и рассольникам, зашли в ресторан «Берлин». К нашей огромной радости, в меню обнаружились первые блюда.
Вскоре официантка принесла заказ. Возле могучего «штекса» и чудовищной порции отварной картошки притаилась крошечная чашечка с мясным бульоном, по цене отнюдь не уступавшая прочим яствам. И все же мы остались довольны.
Надолго запомнилось и входившее в культурную программу посещение Лейпцигского оперного театра. В опере Глюка «Орфей и Эври- дика» блистали три солистки. Певица, исполнявшая партию Орфея, обладала лирическим меццо-сопрано, хор пастушек брал еще более высокие ноты. Лавина непонятных, чересчур громких и пронизывающих звуков уже в первом акте оказалась настоящим испытанием для зрителей поневоле, далеких от классической музыки. Второе действие воспринималось значительно легче. Никакого вокала, чистый балет с плясками фурий и цветовыми эффектами.
Команда Московского университета у Бранденбургских ворот. Берлин, 1969год. Второй слева — Сергей Выборнов. Далее Александр Гофман, Владимир Суханов, Борис Гулъко, Александр Хромцов и Вадим Байрамов. Двое справа — Марк Дворецкий и Борис Рывкин
В третьем акте к Орфею присоединилась Эвридика, продемонстрировавшая ярко выраженное сопрано. Когда на сцене появился бог любви Эрос, сидевший рядом со мной мастер Суханов утомленно пробурчал: «Если у этого ангелочка такой же писклявый голос, мне конец!» Ангел не заставил себя ждать и запел настолько пронзительно, что Володю Суханова, а заодно и меня, обуял приступ неудержимого смеха. Мы оба зажимали рты, пытаясь смеяться беззвучно. Судя по всему, получалось не слишком удачно. В сторону невоспитанных иностранцев стали оборачиваться почтенные фрау, вначале с удивлением, а затем с негодованием и шиканьем. Ценой неимоверных усилий мы сумели вернуться в нормальное состояние и спокойно дотерпеть до завершения спектакля.
По истечении недели пребывания в Германской Демократической Республике некоторые шахматисты почувствовали нечто вроде ностальгии. Чужая страна, чужой язык. Лекарство от тоски нашел кандидат в мастера Александр Храмцов, за мощное телосложение и преждевременную седину уважительно прозванный «аксакалом». Перед выездом в ГДР кто-то из опытных путешественников авторитетно заявил, будто бы за границей русская водка идет на ура и по сути является твердой валютой. Возможно, рассказчик пошутил, но многие поверили и прихватили с собой одну-две бутылки «Столичной». Байка о конвертируемой водке не подтвердилась, и Храмцов предложил залить печаль-тоску, употребив спиртное по прямому назначению. Так мы и поступили, не везти же обратно.
На следующий день студентов МГУ пригласили в знаменитый «Погребок Ауэрбаха», где когда-то часто бывал великий Гете, учившийся в Лейпциге и увековечивший этот ресторан в своем «Фаусте». Заполненный зал, увешанный старинными картинами, выглядел на редкость красиво. Правда, посетители постарше посматривали на стайку иностранцев не слишком дружелюбно. Более половины московских шахматистов имели еврейские корни, и верных наследников тысячелетнего рейха подобное соседство явно раздражало.
По сравнению с русской водкой немецкое черное пиво показалось восхитительно мягким. После двух обязательных кружек мы вошли во вкус и не отказались от дополнительного угощения. Прощальное мероприятие закончилось поздним вечером, а ночью гостям предстояло проехать по маршруту Лейпциг — Потсдам — Берлин. Те, кто не участвовал в распитии спиртного накануне (в том числе и Марк Дворецкий), выставили свою водку в погребке и вскоре столкнулись с малопривлекательными свойствами «ерша». С трудом добравшись до гостиницы, они предпочли не заезжать в Потсдам и отправились напрямую в Берлин. Остальные вроде бы не пострадали и подтвердили готовность к экскурсии. Черное пиво на поверку оказалось весьма коварным, в поезде я почувствовал себя скверно, а Володя Суханов — еще хуже. Он регулярно выбирался в тамбур, но легче почему-то не становилось.
Утром всех желающих повели в мемориальный музей Потсдамской конференции держав антигитлеровской коалиции. Суханову и мне от посещения достопримечательностей пришлось воздержаться. Мы остались на вокзале и, сидя на чемоданах, жадно вдыхали холодный мартовский воздух. Кто-то из заядлых фотографов активно щелкал затвором неразлучного фотоаппарата. Рядом с видами Бранденбургских ворот и грандиозного памятника Битве народов появились незадачливые любители пива, сидящие в прострации с унылыми физиономиями. Уже в Москве, взглянув на проявленный снимок, я вспомнил о беспощадном похмелье и поклялся впредь никогда не злоупотреблять алкоголем.
Окончив университет, Марк Дворецкий несколько лет успешно выступал в турнирах. А потом произошла удивительная вещь: добравшись до 35-го номера в мировой табели о рангах, он добровольно отказался от карьеры профессионального игрока ради тренерской работы. Принятое решение не было спонтанным: Марк трезво оценивал свои возможности. При постоянной турнирной практике он имел отличные шансы выйти на уровень хорошего гроссмейстера, но сражаться за высший титул вряд ли смог бы, учитывая недостатки спортивного характера и не очень крепкое здоровье. А кроме того, Дворецкого неудержимо привлекало глубинное изучение шахматной стратегии.
Время показало, что Марк сделал правильный выбор. Список его успешных учеников по всему миру займет не одну страницу. Не стану здесь перечислять хорошо известные всем имена — не сомневаюсь, они будут представлены в этой книге. И лишь одно могло омрачать блестящую карьеру Дворецкого: он не воспитал ни одного чемпиона мира.
Почему же одному из лучших, а возможно, лучшему тренеру в мире так и не удалось покорить шахматный Олимп? Все необходимые предпосылки для успеха вроде бы имелись. Думается, ответ прост и прозаичен. Потенциальных чемпионов, обладающих, помимо яркого таланта и готовности к трудной работе, еще и бойцовским складом характера — рождается крайне мало. Встреча с таким человеком в нужный момент при благоприятных обстоятельствах — невероятное тренерское везение. Марку Дворецкому счастливый билет, к сожалению, не достался.
* * *
В 1986 году вскоре после триумфального возвращения из Тилбурга (где Юсупов выиграл претендентский матч у Тиммана) Дворецкий пригласил меня к себе домой, в Строгино. Здесь я впервые увидел вблизи современный компьютер и под чутким руководством Марка с удовольствием погрузился в развлекательные игры. Атаки хищной птицы, погони, лабиринты и пауки — нехитрая графика радовала глаз и возбуждала азарт! В те времена персональные компьютеры были доступны считанным единицам.
И все же наибольшее впечатление на меня произвела обширная картотека учебных позиций. Множество ящиков, туго набитых сотнями прямоугольных листков, исписанных аккуратным мелким почерком.
Оставалось только догадываться, какая гигантская многолетняя работа стояла за подобным упорядоченным изобилием. Дать Марку полезную рекомендацию по выбору базы данных для ввода значительных объемов шахматной информации я не смог. В дальнейшем Дворецкий разобрался с этим вопросом при помощи программы Chess Base.
Литературные труды сделали всеобщим достоянием тренерскую методику Дворецкого, существенно расширив аудиторию его учеников: от элитных гроссмейстеров до перворазрядников. И все-таки по большому счету это тренер для избранных. Тех, кого не удовлетворяет ежедневная зубрежка компьютерных вариантов. Тех, кто хочет и может вникнуть в таинственные глубины шахмат, тонко чувствовать скрытые нюансы и подкреплять свое чутье точным расчетом. Что можно добавить о Марке Дворецком? Удивительный человек, яркая судьба!
О щепетильности и порядочности Марка говорит следующий любопытный эпизод. Как-то при встрече в Центральном шахматном клубе Дворецкий показал мне интересную находку, сделанную гроссмейстером Долматовым. Анализируя давний этюд Леонида Куббеля, Сергей обнаружил побочное решение, по красоте превосходившее основное. Поскольку в процессе тренировочных занятий Дворецкий использовал некоторые из моих этюдов и неплохо отзывался о них, он предложил мне дополнить идею Долматова вступительной игрой.
Конечный результат Дворецкого вполне устроил, однако стать одним из соавторов Марк отказался наотрез. Наверное, из скромности. Связующее звено исчезло, и это привело к весьма забавной ситуации. В 1986 году в журнале «Шахматы в СССР» появился этюд, авторы которого, Долматов и я, никогда не общались между собой.