Революция в тренерской работе
Михаил Шерешевский, заслуженный тренер Беларуси
Когда Владимир Барский попросил меня написать о Марке Израилевиче Дворецком, я долго обдумывал и всё время откладывал. Кажется, что тут сложного? — написать о человеке, которого ты знал полвека, дружил с ним, привлекался к совместной работе. Но есть одно важное обстоятельство. Марк оставил в шахматах ярчайший след, сопоставимый с наследием Вильгельма Стейница, Зигберта Тарраша и Арона Нимцовича вместе взятых. Попробую пояснить свою мысль.
До Стейница шахматисты, образно говоря, ковырялись в детской песочнице, ожидая великого озарения, чтобы сыграть бессмертную партию. Первый чемпион мира доказал, что возможность проведения гениальной комбинации зависит в первую очередь от свойств позиции, и лишь во вторую — от таланта игрока. Он и стал первым исследователем свойств позиции, сформулировав революционную по тем временам мысль, что надо играть по плану, который вытекает из оценки позиции.
Тарраш развил и описал теорию Стейница, а Нимцович расширил методы позиционной игры. Он изменил отношение к центру, сформулировав новые принципы, такие, как «профилактика», «избыточная защита», принцип «двух слабостей», исследовал пешечные цепи и многое, многое другое.
До Дворецкого тренировка шахматистов состояла из изучения дебютной теории и разбора типичных приемов и схем игры, характеризующих связь дебюта с миттельшпилем, а также анализа сыгранных партий и разбора точных окончаний, требующих запоминания. Конечно, в виде тренировки предлагались для решения комбинации и изредка этюды, но никакой системы при этом не было. Дворецкий первый пришел к выводу, что для достижения высокого уровня игры необходимо не только накапливать теоретические знания, но и тренироваться в умении принимать сложные решения за ограниченное время, имитируя турнирную партию. Для этого он создал прекрасную картотеку, где упражнения классифицированы по темам и степени сложности.
Марк начал работу с учениками по новой методике, добился великолепных результатов и доказал на практике, что такой подход намного действеннее изучения дебютов и их связи с серединой игры. При этом ему пришлось многое переосмыслить заново и найти формулировки для объяснения тех закономерностей, которые сильнейшие шахматисты второй половины прошлого века чувствовали скорее интуитивно. А ведь способность словесно сформулировать для себя суть позиции — это более чем половина для достижения успеха в партии.
Это была революция в тренерской работе, а творцом нового метода стал мыслитель, сумевший объяснить словами, «разжевать и положить в рот» истины, которые ранее были окутаны таинственностью и волшебством.
Четырехтомник «Школа высшего мастерства» и пятитомник «Методы шахматного обучения», написанный им совместно с знаменитым учеником, гроссмейстером Артуром Юсуповым, в которых можно найти ответы почти на любой вопрос, стоящий перед совершенствующимся тренером или шахматистом, заняли достойное место в сокровищнице мировой шахматной литературы, а «Учебник эндшпиля», написанный Марком Израилевичем на закате жизни, был признан шахматной общественностью лучшей книгой по заключительной стадии шахматной партии в истории шахмат.
Но давайте вернемся примерно на полвека назад. Мастеров в Советском Союзе тогда было меньше, чем сейчас — гроссмейстеров в России. Москва, как и в наши дни, являлась своего рода государством в государстве, а отношение советских мастеров к московским было сложным. В нем присутствовало критическое отношение к столице с толикой ревности и зависти. Бытовала пословица: шахматные мастера делятся на три категории — сильные, слабые и московские, что означало — хуже некуда. Дворецкий был коренным москвичом, но относился к категории сильных, очень сильных мастеров! Он обладал великолепной техникой эндшпиля, быстро и точно рассчитывал варианты, был изобретателен в защите и поэтому редко проигрывал. К недостаткам, пожалуй, можно было отнести излишнее миролюбие и не слишком активный и разнообразный дебютный репертуар. Марк регулярно входил в мужскую сборную команду Москвы на различных Спартакиадах. В составе команды он, по-моему, был единственным международным мастером, остальные — элитные гроссмейстеры. Выступал Марк и в чемпионатах СССР. Попадание в состав участников чемпионата страны в те времена котировалось очень высоко и было признаком высокого класса игры.
Во время одного из турниров первой лиги чемпионата Советского Союза, проходившего в Минске, Марк попросил меня секундировать ему. Мы были знакомы по юношеским соревнованиям и один раз сыграли вничью на каком-то из Мемориалов А. Сокольского. Но тесное общение, которое принесло мне огромную пользу, началось именно во время упомянутого турнира первой лиги. Сыграл Марк в нем довольно прилично. С результатом 9 очков из 17 он завершил турнир в верхней части таблицы. В какой-то момент у него было «+2» и шансы на попадание в высшую лигу. Но напрягаться и совершать волевое усилие, чтобы вырваться наверх, он не захотел и завершил турнир в спокойном, можно даже сказать, энергосберегающем режиме. Незадолго до этого он начал свою блестящую тренерскую карьеру, воспитав чемпиона мира среди юношей Валерия Чехова. Я в этот момент также начал осваивать тренерское ремесло и с огромным интересом впитывал новаторские идеи будущего великого тренера.
Марк был исключительно эрудированным шахматистом и имел собственную точку зрения (зачастую отличную от общепринятой) по всем шахматным, да и не только шахматным, вопросам. Например, когда однажды я спросил его мнение о мастере Петре Романовском, считавшемся признанным авторитетом и критиком, проповедующим активный и конкретный стиль игры, но недооценивавшем спокойную и техничную манеру ведения партии, ответ был обескураживающим: «Да, большой был догматик!» Меня в тот момент очень интересовала классика, и мнение столь эрудированного специалиста дорогого стоило. Особенно хотелось понять, как улучшить технику эндшпиля и реализации преимущества.
В свое время гроссмейстер Исаак Болеславский посоветовал мне вдумчиво переиграть партии В. Смыслова, что безусловно принесло пользу, но советы Дворецкого оказались куда конкретнее и действеннее. Меня поражала логика его рекомендаций, за которыми стояло умение выхватить главную мысль из комментариев к партиям, статей или книг не слишком известных шахматистов. Затем эта идея обогащалась примерами, проверялась анализом и практикой, получала точную формулировку и акцентировано объяснялась ученикам как важный принцип действий в различных ситуациях.
Приведу пример. Марк обратил мое внимание на статью талантливого советского мастера Сергея Белавенца «Основные принципы игры в эндшпиле». В примечаниях к партии Капабланка — Рагозин звучит такая мысль: «Кстати, о повторении ходов. Основное правило эндшпиля — не спешить! Если есть возможность продвинуть пешку на два поля или на одно, продвиньте ее сначала на одно поле, повнимательнее посмотрите и затем уже продвигайте ее еще на одно поле».
Я прочел книгу «Мастер Сергей Белавенец» задолго до разговора с Дворецким. Но поскольку он у меня в классиках, в отличие скажем от Нимцовича, не числился, то прочел я ее поверхностно, не двигая фигуры на доске. Ну, получил я один полезный совет «не спешить». Подумаешь! Сколько таких советов мы получаем. Ведь и жили же в Стране Советов! В одно ухо влетело, в другое вылетело. У меня, но не у Дворецкого! Он понял глубину мысли Сергея Белавенца и внимательно изучил статью, опередившую время.
Михаил Шерешевский. Сони, 2016 год
В дальнейшем, будучи в Москве, я несколько раз заходил в гости к Марку. Он познакомил меня с тетрадками, в которых были приведены примеры на темы: «не спешить», «мышление схемами», «централизация короля» — все по Белавенцу. Я начал разрабатывать и углублять эти схемы, и вообще увлекся изучением способа мышления великих шахматистов в сложных игровых окончаниях. А когда белорусское издательство «Полымя» обратилось в федерацию шахмат республики с просьбой написать и издать что-нибудь местных авторов, у меня было собрано много интересного материала, в основном из творчества белорусских шахматистов. Я обратился к Марку: можно ли издать «Стратегию эндшпиля»? Окончания были другие, не из его тетрадок, но ведь глаза на сложные игровые окончания и статью С. Белавенца мне открыл он. Марк великодушно разрешил.
Шахматное наследие Дворецкого огромно и бесценно. Он стремился глубоко разобраться в любой шахматной проблеме, и чаще всего это ему удавалось. Не случайно эпиграфом к первому тому «Школы высшего мастерства» он выбрал стихи Бориса Пастернака:
Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.
До сущности протекших дней,
До их причины.
До оснований, до корней,
До сердцевины.
Книги Дворецкого не принадлежат к легкому жанру. Изучать их надо медленно, вдумываясь в каждую строчку. Не случайно в качестве одного из эпиграфов он взял фразу великого ученого — философа, логика, математика и физика Готфрида Лейбница: «Я старался писать так, чтобы изучающий всегда мог видеть внутреннюю основу изучаемых им вещей, чтобы он мог обнаружить источник открытия и, следовательно, разобраться во всем так, как если бы он это придумал сам».
Приведу несколько запомнившихся мне отрывков:
«Позиционные операции (наряду с тактическими) — это нити, из которых плетется ткань партии. Умение быстро найти выгодную операцию — важнейшая компонента позиционного мастерства. Этот навык можно и нужно тренировать (точно так же, как и комбинационное зрение) — решая сравнительно несложные упражнения, не требующие большого углубления в позицию и детального расчета вариантов».
«Оценка позиции. Многие применяемые нами шахматные термины имеют сразу несколько смысловых оттенков. В том числе и такие общепринятые понятия, как оценка и план. Зачастую под оценкой понимается взвешивание шансов сторон, определение, кто из партнеров стоит лучше и насколько. По ходу партии мы редко занимаемся этим в явном виде, но подсознательно такая работа проводится постоянно, и ее результаты влияют на принимаемые нами решения».
«В некоторых книгах можно прочесть, что процесс оценки положения заключается в выделении и взвешивании всех действующих в нем позиционных факторов. Ерунда! — на самом деле большая часть такой работы совершается подсознательно. Искусство оценки — это умение понять суть позиции: определить важнейшую проблему (позиционную или тактическую), которую надо решить, почувствовать верное направление поисков, ощутить желательность или нежелательность той или иной операции. Ясно, что хорошо развитая интуиция способствует быстроте и правильности нашего восприятия».
Такие глубокие мысли, а их было у Дворецкого величайшее множество, рождаются в кабинетной тиши. Марк не любил суету, и его трудно представить за шумным веселым застольем. На мой взгляд, больше всего ему нравилось заниматься любимым делом, творить в комфортной домашней обстановке. Да и сама игра не приносила ему такого удовлетворения. Обладая прекрасными аналитическими способностями, он понимал, что физическое состояние его не идеально, а волевые качества оставляют желать лучшего. Тренерская же работа давала возможность вырастить шахматистов, лишенных его собственных недостатков и впитавших в себя все то новое, что ему удавалось открыть в шахматах. Они были натренированы по его методике, амбициозны и по спортивному злы.
Артуру Юсупову удалось достичь значительных высот. Он мог дойти до финального матча претендентов с Анатолием Карповым, если бы не катастрофа на финише матча с Андреем Соколовым. Ведя за 4 партии до конца матча с преимуществом в 2 очка, Артур умудрился проиграть три партии подряд. Но история не знает сослагательного наклонения...
Понимал ли Марк, осознавал ли свое величие? Безусловно, в мире шахмат, как и в любом спорте, хватает зависти, интриг и протекционизма. Недавно я прочитал интервью знаменитого румынского футбольного тренера Мирчи Луческу. На меня произвела впечатление мудрая мысль, касающаяся тренерской работы. Она звучала примерно так: «Кто знает и может — тот сделает. Кто знает, но не может сделать — даст совет. Кто не знает и не может — будет критиковать». Критики в адрес Марка хватало. Особенно болезненно он воспринимал то, что касалось его учеников. Тогда он становился колючим, резким, а порой даже грубым.
Меня поразило, когда во время первой лиги чемпионата страны в Минске Марк рассказал мне о своем конфликте с Ботвинником, в школе которого он помогал 6-му чемпиону мира. Безапелляционность и категоричность Михаила Моисеевича была всем хорошо известна. Но тренерскую работу Дворецкий понимал гораздо лучше, чем великий чемпион. Достаточно вспомнить отчисление из школы за бесперспективность будущего двукратного чемпиона СССР Льва Псахиса и будущей претендентки Елены Ахмыловской. Суть конфликта я не помню, но меня поразило само выражение: «Маразматик Ботвинник предложил сделать то-то и то-то. Я не выдержал, высказал ему все, что я об этом думаю, и ушел из школы».
У меня язык бы не повернулся сказать так о чемпионе мира. Я был вполне наслышан о человеческих качествах Ботвинника от Исаака Ефремовича Болеславского, но звание чемпиона мира — для меня святое.
Говорят, время лечит. К сожалению, к Марку это не относилось. Он по-прежнему остро переживал несправедливость, а критика в его адрес в подавляющем большинстве случаев была несправедливой. Возможно, это ускорило течение болезни. Для всего шахматного мира кончина Дворецкого — огромное горе.
Светлая память!